дставившееся ему в духовном видении величественное здание небесного града Церкви вселенской, свидетельствует, что стена сего града имеет оснований дванадесять и на них имен дванадесять апостолов (Ап. 21, 14), а не одного апостола Петра. Итак, первым и главным основанием Церкви является Сам Христос Спаситель и этим обуславливается ее непоколебимость. Отсюда, наконец, становится ясным и то, каким образом соделываемся причастниками непоколебимости Церкви мы, отдельные ее члены. Церковь непоколебима во Христе потому, что Христос есть не просто человек, а Богочеловек. В нем человечество ипостасно соединено и, так сказать, помазано Божеством, и через сие соединение соделалось непоколебимым; ибо само по себе непоколебимо только Божество. Посему и нам, если хотим сделаться причастниками сей Божественной непоколебимости Основателя Церкви, необходимо с Ним благодатно соединиться. А сие возможно лишь чрез полное в вере и жизни послушание Матери нашей Церкви, которая, по слову Апостола, есть Дом Бога живаго и столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15). “Апостолы, - говорит св. Ириней Лионский, - в Церковь, как в сокровищницу, вполне вложили все, что относится к истине, так что всякий желающий берет из нее питие жизни” (Против ересей 3, гл. 4, пар. 1). И все в ней истинно: заключено ли оно в Писании или хранится в виде ненаписанного Предания. “Из догматов и проповеданий, соблюденных в Церкви, - говорит св. Василий Великий, - иные имеем в учении, изложенном в Писании, а другие, дошедшие до нас от апостольского Предания, прияли мы в тайне. Но те и другие имеют одинаковую силу для благочестия. И никто не оспаривает последних, если хотя несколько сведущ он в церковных постановлениях. Ибо, если бы вздумали мы отвергать неизложенные в Писании обычаи как не имеющие большой силы, то неприметным для себя образом исказили бы самое главное в Евангелии, лучше же сказать, обратили бы проповедь в пустое имя” (К Амфилохию, о Св. Духе, гл. 27). На верности апостольскому Преданию, писанному и неписанному, утверждается истинность и Вселенских соборов. “Мы неприкосновенно сохраняем все церковные предания, - свидетельствуют Отцы VII Вселенского собора в деяниях сего Собора. - Мы следуем древнему законоположению Кафолической Церкви. Мы сохраняем определения Отцов. Прибавляющих что-либо к учению Кафолической Церкви или убавляющих от него мы предаем анафеме. Кто унижает какое-либо предание церковное, писанное ли то или неписанное, тому анафема (Деян. Всел. соб., т. 7, с. 284, 293, 294). Однажды состоявшиеся определения Церкви по решенным уже догматическим вопросам воспрещалось подвергать вторичному рассмотрению и перерешению. “Умоляю вашу святость, - писал Отцам III Всел. собора Карфагенский епископ Капреол, - умоляю, чтобы вы, при содействии Святого Духа, Который, как я не сомневаюсь, будет в сердцах ваших при всех ваших действиях, силою древнего Предания поражали новые и доселе неслыханные учения, не касаясь тех, которые уже прежде отвергла Церковь, дабы под предлогом вторичного исследования не возобновлять того, что уже прежде отвергнуто. Ибо, если кто станет подвергать новому исследованию предметы уже решенные, о том по справедливости должно сказать, что он не иное что делает, как сам сомневается в той вере, которая доселе имела силу”. - “Таково мнение всех нас; мы все говорим то же!” - в ответ на сие заявление Карфагенского епископа воскликнули Отцы III-го Вселенского собора (Деян. Вс. соб. 1, с. 230). Так учит нас Кафолическая Церковь. Слышим ли мы голос ее и слушаемся ли его? Отвечу на сие словами св. Григория Богослова: “процветали и прекрасно текли некогда наши дела. Тогда во дворы Божии не имело доступа это излишнее сладкоречивое и ухищренное (как видим ныне) богословствование. Напротив того, сказать или услышать о Боге что-нибудь новое и удовлетворяющее одному любопытству, значило то же, что играть в камни и скоростью их перекидывания обманывать зрение или забавлять зрителей разнообразными и женоподобными движениями тела. Простота и благородство слова почитались благочестием. Но после того, как философия и охота к словопрениям, подобно какой-то тяжкой и злокачественной болезни, вторглись в наши церкви, пустословие стали почитать ученостью и, как в книге Деяний говорится об афинянах, мы “ни во чтоже ино упражняхуся, разве глаголати что или слышати новое” (Деян. 17, 21). С сего времени какой Иеремия, один умеющий составить плач равномерный страданиям, оплачет наш позор и омрачение” (Слово 21; гл. 2, с. 15)! Дерзновенно перерассматриваются давно определенные Церковью учения и не менее дерзновенно провозглашаются совершенно новые! - У нас “всякий богослов, хотя и тысячи пятен лежат у него на душе” (Вас. Вел. о Св. Духе; т. 3, с. 287). Забывают наши новые богословы, что “никто не может войти в богословие и сказать подобающее о Боге, как только Духом Святым” (Никита Стифат, третья сотница, пар 85). “Ибо Божественное Писание постигается духовно, и сокрытые в нем сокровища только духовным открываются Духом Святым. Душевный же человек откровений приять не может” ((1 Кор. 2, 13-14) Ник. Стиф., третья сотн., пар 78)”. Вот почему и нет мира у нас. Все расстроилось у нас и еще более приходит в расстройство. И печалюсь сему, но и радуюсь. Печалюсь потому, что нет мира у нас. Но и радуюсь, что он будет! “Величайшее благо есть мир. Он прекрасен и делом, и именем. Он Божий (Фил. 4, 7); Бог есть его Бог (2 Кор. 13, 11) и Сам Бог им именуется (Еф. 2, 14)” (Гр. Бог. слово 23, т. 2, 186). Однако не всяким миром надобно дорожить. Ибо есть прекрасное разногласие и самое пагубное единомыслие. Но должно любить (только) добрый мир, имеющий добрую цель и соединяющий с Богом. Когда же идет дело о явном нечестии, тогда должно скорее идти на огонь и меч, не смотреть на требования времени и властителей (дерзну сказать, не только мирских, но и духовных) и вообще на все, нежели приобщаться лукавого кваса и прилагаться к зараженным. Всего страшнее - бояться чего-либо более, нежели Бога, и по сей боязни служителю истины стать предателем учения веры и истины!” (Слово 6; т. 1, с 192-193). Почему же уверен я, что и добрый мир, наконец, у нас будет. “Богом присуждено, братия, чтобы из рода в род не прекращалось уставление Духом Святым пророков Его и друзей для благоустроения Церкви Его. Ибо, если змий древний не перестает изрыгать яд греха в уши людей на пагубу душ, то “создавый на едине сердца” наши (Пс. 32, 15) не воздвигнет ли убога (Пс. 112, 7), посылая в помощь наследию Своему меч духовный, иже есть глагол Божий (Еф. 6, 17)?” (Ник. Стиф., 2-я сотница, пар. 34). Ей, воздвигнет! Яко чада послушания, с усердием и любовью будем, братия, принимать от уст Матери нашей Православной Церкви чистое учение веры и жизни, истинное благодатное освящение и верное руководство к жизни вечной. И будем бегать всякого рода лжеучителей, этих “аравийских, - как выражается св. Афанасий Великий, - волков” (Аф. Вел. на Мф. 7, 15-16; т. 4, с. 437-438). Аминь. Произнесено 29 июня 1928 г. в г. Варна. Слово в день Преображения Господня. “Взыде на гору помолитися. И бысть егда моляшеся, видение лица Его ино, и одеяние Его бело блистаяся” (Лк. 9, 28-29). Еще задолго до создания мира во времени, в предвечном совете Божественном было предвидено грехопадение рода человеческого. А потому вместе с сотворением мира и человека было предопределено и спасение человека посредством искупительных страданий Богочеловека. Когда же наступила предопределенная полнота времен, Сын Божий действительно и воплотился и пострадал за род человеческий. Но чтобы эти страдания не только были совершены, но и должным образом восприняты, сначала учениками, а затем и всем человечеством, Спаситель во время земной Своей жизни постепенно приготовлял Своих избранных учеников, а через них и все человечество, к должному восприятию сих страданий. Для сего Он многократно молился о Своих страданиях Своему Отцу Небесному и для сего многократно беседует о них со Своими учениками. Для сего и ныне восходит он на гору Фаворскую. Восходит для того, чтобы помолиться и во время молитвы явить ученикам славу Свою, да егда узрят Его распинаема, уразумеют, что страдание Его есть страдание вольное, и Сам Он, хотя и страждет по человечеству, но по Божественной природе Своей есть Отчее сияние. И смотрите, как сильна и действенна Его молитва! Он молится о Своих страданиях, и во время молитвы Его человечество озаряется славой Его Божества. И это есть естественное последствие Его молитвы. Дух молитвы, сливаясь с Духом Божиим, исполняет светом душу Иисуса. Преизбыток сего света, не удерживаясь в душе, проливается на тело, и просиявает в лице. Не вмещаясь и здесь, осиявает и преображает самую одежду. Расширяясь еще далее, объемлет души Апостолов и отражается в восклицании Петровом: “Добро есть нам зде быти” (Мф. 17, 4). Преходит в область невидимого мира, привлекает оттуда Моисея и Илию, достигает самых недр Отца Небесного и подвигает любовь Его к торжественному свидетельству о Возлюбленном: “Сей есть Сын Мой возлюбленный” (Мф. 17, 5). О чудо молитвы, единым действием объемлющей небо и землю и Самое Божество! Подлинно величественный пример, о братия, представляет нам сия молитва Богочеловека, пример, призывающий нас к тому, чтобы мы последовали ему и сделали его постоянным правилом своей жизни. Да не подумает никто от вас, что сей пример до нас не относится, как дело Богочеловека. Он относится и до нас. Ибо в нас, хотя и н