Сейчас утро. Я сижу в зале с телевизором и смотрю мировые новости. Мне нравится смотреть телевизор. Я больше наблюдатель, чем участник. Фильмы, программы, новости, шоу (типа Chauncey Gardener), я люблю смотреть. Я не принимаю ничью сторону, не беспокоюсь ни о чём, я наслаждаюсь драмой. Я не смотрю спорт или мыльные оперы, потому что для меня таковыми служат новости: свежий урожай шутовских выходок.
Входит Мартин и садится в соседнее кресло. Он пришёл не для того, чтобы смотреть новости. В переоборудованном подвале есть другой зал с телевизором для гостей. Мой находится на втором этаже, и он устроен намного более удобно, чем тот, внизу. Оба они имеют спутниковые тарелки, но там, в подвале, не совсем темно, тогда как мой зал наверху – спасибо Сонайе – устроен как домашние кинотеатры, которые имеют у себя богатые люди. Здесь только два кресла с туго набитыми спинками, и двойные занавески, чтобы было темно; широкоэкранный телевизор, видео, DVD плэйер, консоль для игр, система «звук вокруг» и всякие электронные штучки для управления всем этим. Правда, классная комната, и уж точно необычная для сельского дома Айовы.
В основном принято, что каждый может зайти, если дверь открыта, и сесть на другое кресло, если оно не занято. Другое дело – расположен ли я к разговору или нет, что в основном зависит от того, расположен я к разговору или нет. Закончился интересный эпизод о независимости Тайваня, и я стал листать каналы в поисках чего-нибудь интересного. В это время дня много финансовых новостей. Мне неинтересны финансовые новости, да и любые новости, где не происходит ничего грандиозного. Ничего грандиозного не происходило. Я посмотрел канал погоды на предмет тайфунов, ураганов или наводнений, но всё было спокойно. Ну, ладно.
– Ты в ботинках, – сказал я Мартину.
– О, господи, – пробормотал он и снял сандалии. Он задвинул их за кресло, чтобы Сонайа не заметила их, если вдруг заглянет, но Сонайа замечает всё, и Мартин это знает. Может я и известный просветлённый, к которому все приходят, но Сонайа всевидящая и всезнающая хозяйка дома, и даже я в её присутствии всего лишь ещё один безмозглый пацан.
Я смотрел в телевизор, а Мартин смотрел на меня. Он хотел поговорить. Быть может, я должен был ответить отрицательно на его уловки, но по телеку ничего не было, а Мартин временами бывает интересен. Я кивнул слегка сердито, и он начал.
– У меня получилось выполнить ваше задание, – стартовал он с энтузиазмом. Мне не понравилось слово «задание», но оно и вправду довольно точное, так что я ничего не сказал.
– Напомни-ка мне, – сказал я, хотя не нуждался в напоминании. Мартин провёл больше двадцати лет в рабстве у одного из самых известных духовных лидеров запада, и вышел оттуда с головой полной псевдо-индуистской белиберды, туго завязанной в гордиев узел. Я пытался облегчить ему задачу, предложив александрово решение – разрубить узел одним ударом, вместо того, чтобы потратить ещё пару десятков лет на то, чтобы пытаться развязать его, но Мартин не спешил отбрасывать свою систему верований, куда входила также и преданность.
Во время нашей прошлой встречи Мартин принёс книгу и прочёл мне пару дюжин страниц из учения его бывшего гуру. Слова принадлежали, конечно, огромному уму, излагающему на тему о вечных тайнах, и я легко смог понять, почему искатели столпились вокруг столь безграничного понимания, но когда Мартин закончил чтение, я абсолютно не представлял себе, о чём только что говорилось. Но ещё важнее то, что Мартин тоже не знал этого, хотя думал иначе.
Чтобы прояснить это для него, я дал ему «задание» ужать то, что он прочёл мне, до одной связной мысли – одного ясного предложения. Идея этого задания пришла мне в голову, когда я слушал, как Мартин с дрожащим энтузиазмом читал непонятные слова своего бывшего гуру. Я был потрясён экзальтированной способностью того человека смешивать несколько простых концепций вместе таким образом, что они звучали возвышенно и глубоко, не говоря при этом ничего особенного.
В отрывках, прочтённых Мартином, говорилось о тройственности воспринимающего, акта восприятия и воспринимаемого объекта; о трёх гунах индуизма; о преимуществах спокойного ума, и что-то о восхождении по уровням сознания, один прекрасней другого. Наверное, была какая-то общая тема, связывающая всё это в единое целое, что заставляло Мартина дрожать, но что это была за тема, я не могу сказать, поскольку это потребовало бы более внимательного прослушивания. Было ясно, что Мартин пытается продемонстрировать свою осведомлённость в Больших Идеях. Он, кажется, ещё думал, что обучает меня, или, может быть, действует в качестве самостоятельного посланника от своего прежнего учителя. Но, как я уже сказал, я не знаю, потому что потерял нить повествования практически в самом начале.
Всё, что мне действительно нужно от студента вначале разговора, это маячок – знак, определяющий его местонахождение. Студент путешествует оттуда, где он сейчас находится, к состоянию пребывания в недвойственном сознании. Я помогаю ему в этом путешествии, потому что я располагаюсь на высоте и имею ясный вид на всю местность. Я всегда знаю, в каком направлении идти, но мне нужно, чтобы студент послал сигнал, указывающий на его текущее положение. Мне нужен ключ к его местонахождению, и обычно я получаю его при первых же произнесённых словах или предложениях.
К примеру, я вижу, где находится Мартин, и я вижу, что он запутался в кустах ежевики. Может быть, он чувствует потребность исчерпывающе описать своё теперешнее положение, но я уже знаю всё, что нужно, чтобы вывести его оттуда. Мартин может желать провести следующие двадцать лет в изучении местной флоры, но я убеждаю его достать мачете, прорубить себе дорогу и продолжить путешествие.
Сейчас, сидя рядом со мной, Мартин напомнил мне о тех отрывках, которые он прочёл, и о моей просьбе свести их к одному предложению. Я кивнул и спросил, к чему он пришёл. Интерпретация текста и её ценность с самого начала не была целью этого задания, и вообще это маленькое упражнение было не для того, чтобы прояснить смысл текста для Мартина. Скорее, оно было для того, чтобы мягко уговорить его мыслить самостоятельно, вместо бессмысленного повторения мудрёных концепций и отказа от собственной ответственности в пользу авторитетов. В процессе этого Мартин, возможно, разовьёт более глубокий взгляд на знание, которым он крутит и вертит, как каким-нибудь чудесным пистолетиком, но дело не в этом.
Мартин, как я уже говорил, может быть очень интересным. Ему примерно лет сорок пять, он побывал во многих экзотических местах и делал много интересных вещей. Он очень большой человек ростом около двух метров и весом килограмм сто сорок. Он эксперт в строительстве и неплохой повар, когда Сонайи нет на кухне. Он полностью, или частично, американец, играл за Северо-западный колледж, шесть лет был Зелёным Беретом и десять духовным отступником. В общем, он впечатляющий и приятный парень. Он живёт в доме несколько месяцев, и в основном быстро ухватывает суть, приступая к делу. Я с самого его приезда сюда знал, что он застрял на внешнем авторитете, но никогда прямо не указывал на это. Меньше всего мне хотелось вступать в дурацкое соревнование «у кого круче знания» с его бывшим учителем, который занимает совершенно иное положение в иерархии гуру, чем ваш покорный слуга, то есть, если я не буду осторожен, я нечаянно могу отослать Мартина обратно к человеку, у которого для описания есть две тысячи слов и пятьсот ссылок на древние тексты на трёх языках.