И вот когда мы с Полом стояли перед домом в этот славный кристально ясный вечер, я рад был сказать ему:
— Добро пожаловать.
Мы провели еще час за обсуждением странных вещей вроде вампиров, бабочек, одиночества, завтрашнего дня и следующего десятилетия.
— Теперь ты понял эту штуку с вратами без врат? — спросил я.
— А, — сказал он, и озарился светом понимания. — Ха! — засмеялся Пол, что только и оставалось.
Я ничего не сказал. Я больше не учу. Я не пытался подтолкнуть или направить его к определенному осознанию. Он уже сделал все сам. Я больше не учитель Полу — он убил меня как своего учителя. В самом подлинном смысле он знал теперь ровно столько же, сколько и я. Просветление не похоже на окончание школы, чтобы поступить в колледж, или даже окончание колледжа, чтобы выйти в «реальный» мир. Это полное окончание. Больше никакой гонки, никакого преследования, никаких сражений. Теперь ты можешь возвращаться в мир и делать, что пожелаешь, — учиться играть на гитаре, прыгать с парашютом, писать книги, ухаживать за виноградником, что угодно.
Наши отношения учителя и ученика подошли к концу. Теперь просто один бывалый парень показывает другому, новичку, как устроен такелаж.
(6) Это все волшебная страна Оз, малыш
Крепко держа мою жизнь в своих руках,
ты льешь на нее кипяток
среди диких скал Вечного Разума.
Как кровоточат ее цвета, пока не останется только белый!
Ты улыбаешься и усаживаешься поудобнее;
Я обсыхаю под твоим солнцем.
Этот дом похож на небольшую общину. Люди приходят, остаются на недели или годы, складываются дружеские отношения, звучат трудные слова прощания. Я уверен, что отношения между людьми в этом доме глубже и сложнее, чем в моем описании, но я обособлен от обитателей дома и не участвую в хозяйственных делах.
Прошло уже примерно пять месяцев с тех пор, как в нашей общине появились мать и дочь. Мать, Марла, одна из тех многих людей с весьма превратными взглядами на просветление. Пока я не могу научить ее ничему, разве что подталкиваю ее к тому, чтобы она взглянула на свои исходные предположения и выработала в себе желание пересмотреть их в новом свете. Как часто бывает в таких случаях, она, вероятно, предпочтет свои романтические верования суровой реальности и скорее двинется дальше, чем изменится. Ошибочные представления о просветлении возникают, или, по меньшей мере, усугубляются благодаря тому, что большинство признанных экспертов в этой области сами не просветлены. Одни из них великие мистики, другие — великие ученые, бывает и то и другое вместе, а большинство — ни то ни другое, но очень немногие из них пробуждены.
Это важное недоразумение станет одной из главных тем в этой книге, потому что это первое препятствие на пути к просветлению. Никто не попадает туда, потому что никто не знает, где оно, а те, кому люди доверяются на пути, по самым разным причинам указывают неверное направление.
В самой сердцевине этого замешательства лежит верование, что постоянное пребывание в недвойственном сознании — просветление — и преходящие переживания космического сознания — ощущение мистического единства — синонимы, в то время как на самом деле они совершенно никак не связаны. Одно вполне возможно без другого, и на бесчисленные миллионы мистических и космических переживаний разной степени глубины приходится один случай просветления. Разумеется, подлинные просветленные едва ли станут привлекать к себе внимание, так что их намного больше, чем мы думаем (как вампиров!). Сколько бы их ни было, это не отменяет простого факта — между просветлением и мистицизмом нет ничего общего.
Для любого человека, в том числе меня, кто испытал вкус мистического единения, естественно предположить, что это переживание — вершина человеческого опыта, и это, по моему мнению, верно. Из этого следует, что чем чаще и легче кто-либо достигает подобного возвышенного состояния, тем ближе он находится к вершине духовного опыта человечества, если не прямо на ней. Ну и чудненько, если только такого человека не называют духовно просветленным. Он может быть божественным аватаром, воплощением любви и верховным божеством, но просветление — это нечто иное.