– Ты в обуви, – сказал я Мартину.
– О, госсп, – пробормотал он и снял сандалии. Он задвинул их за кресло, чтобы Сонайа не заметила, если вдруг заглянет, но Сонайа замечает всё, и Мартин это знает. Может я и известный просветлённый, к которому все приходят, но Сонайа всевидящая и всезнающая хозяйка дома, и даже я в её присутствии всего лишь ещё один безмозглый пацан.
Я смотрел в телевизор, а Мартин смотрел на меня. Он хотел поговорить. Быть может, я должен был ответить отрицательно на его уловки, но по телеку ничего не было, а Мартин временами бывает интересен. Я кивнул слегка сердито, и он начал.
– У меня получилось выполнить ваше задание, – стартовал он с энтузиазмом. Мне не понравилось слово "задание", но оно и вправду довольно точное, так что я ничего не сказал.
– Напомни-ка мне, – сказал я, хотя не нуждался в напоминании.
Мартин провёл больше двадцати лет в рабстве у одного из самых известных духовных лидеров запада, и вышел оттуда с головой полной псевдо-индуистской белиберды, туго завязанной в гордиев узел. Я пытался облегчить ему задачу, предложив александрово решение – разрубить узел одним ударом, вместо того, чтобы потратить ещё пару десятков лет на то, чтобы пытаться развязать его, но Мартин не спешил отбрасывать свою систему верований, куда входила также и преданность.
Во время нашей прошлой встречи Мартин принёс книгу и прочёл мне пару дюжин станций из учений его бывшего гуру. Слова принадлежали, конечно, огромному уму, излагающему на тему о вечных тайнах, и я легко смог понять, почему искатели столпились вокруг столь безграничного понимания, но когда Мартин закончил чтение, я абсолютно не представлял себе, о чём только что говорилось. Но что ещё важнее, Мартин тоже не знал этого, хотя и думал иначе.
Чтобы прояснить это для него, я дал ему "задание" ужать то, что он прочёл мне, до одной связной мысли – одного ясного предложения. Идея этого задания пришла мне в голову, когда я слушал, как Мартин с дрожащим энтузиазмом читал непонятные слова своего бывшего гуру. Я был потрясён экзальтированной способностью такого мудрого человека смешивать несколько простых концепций вместе таким образом, что они звучали возвышенно и глубоко, не выражая при этом ничего особенного.
В отрывках, прочтённых Мартином, говорилось о тройственности воспринимающего, акта восприятия и воспринимаемого объекта; о трёх гунах индуизма; о преимуществах спокойного ума, и что-то о восхождении по уровням сознания, один прекрасней другого. Наверное, была какая-то общая тема, связывающая всё это в единое целое, что заставляло Мартина трепетать, но что это была за тема, я не могу сказать, поскольку это потребовало бы, видимо, более внимательного прослушивания. Было ясно, что Мартин пытается продемонстрировать свою осведомлённость в Больших Идеях. Он, похоже, ещё думал, что обучает меня, или, может быть, действует в качестве самостоятельного посланника от своего прежнего учителя. Но, как я уже сказал, я не знаю, потому что потерял нить повествования практически в самом начале.
Всё, что мне действительно нужно от студента вначале разговора, это маячок – знак, определяющий его местонахождение. Студент путешествует оттуда, где он сейчас находится, к состоянию пребывания в недвойственном сознании. Я помогаю ему в этом путешествии, потому что я располагаюсь на высоте и имею ясный вид на всю местность. Я всегда знаю, в каком направлении идти, но мне нужно, чтобы студент послал сигнал, указывающий на его текущее положение. Мне нужен ключ к его местонахождению, и обычно я получаю его при первых же произнесённых словах или предложениях.
К примеру, я вижу, где находится Мартин, и понимаю, что он запутался в кустах ежевики. Может быть, он чувствует потребность исчерпывающе описать своё теперешнее положение, но я уже знаю всё, что нужно, чтобы вывести его оттуда. Мартин может желать провести следующие двадцать лет в изучении местной флоры, но я убеждаю его достать мачете, прорубить себе дорогу и продолжить путешествие.
Сейчас, сидя рядом со мной, Мартин напомнил мне о тех отрывках, которые он прочёл, и о моей просьбе свести их к одному предложению. Я кивнул и спросил, к чему он пришёл. Интерпретация текста и её ценность с самого начала не была целью этого задания, и вообще это маленькое упражнение было не для того, чтобы прояснить смысл текста для Мартина. Скорее, оно было для того, чтобы мягко уговорить его мыслить самостоятельно, вместо бессмысленного повторения мудрёных концепций и отказа от собственной ответственности в пользу авторитетов. В процессе этого Мартин, возможно, развил бы более глубокий взгляд на знание, которым он крутит и вертит, как каким-нибудь чудесным пистолетиком, но дело не в этом.