И кроме того, следует остерегаться того, что свят той Иоанн Златоуст назвал "темной стороной бесовской любви". Очень часто любовь к кому-то оборачивается отвержением других людей, либо потому что в сердцах наших слишком тесно, либо потому что мы считаем своим долгом из чувства преданности одним ненавидеть других, тех, кого они называют своими врагами; но это не христианская любовь - и даже не человеческая любовь. Помню, как я был потрясен, когда в момент вторжения в Чехословакию встретил д-ра Громадку, одного из церковных руководителей этой страны. Я был знаком с ним много лет, и когда мы встретились, он сказал: "Передайте всем, кто любит нас, чтобы они не ненавидели наших захватчиков; те, кто ненавидит одних ради других, играют на руку дьяволу". Он принимал активное участие в сопротивлении, но знал, что истинная битва идет в сердцах людей, между любовью и ненавистью, между светом и тьмой, между Богом и тем, кто человекоубийца искони. Предпочесть одних и любить их, отвергать и ненавидеть других - все это, на какую бы сторону вы ни стали, лишь умножает в целом ненависть и тьму. А дьявол пользуется этим: ему безразлично, кого вы ненавидите; коль скоро вы ненавидите, вы открыли ему дверь, впустили его в свое сердце, ввели его в человеческие взаимоотношения. Любовь, которой учит нас Христос, несовместима с ненавистью к кому бы то ни было: мы должны уметь узнавать Духа Божия и духа заблуждения;, пробным же камнем является смирение и самозабвенная любовь. А любовь охватывает и собственное "я", меня самого.
Мы должны научиться не только принимать нашего ближнего, но принимать и самих себя; мы слишком склонны считать, что все, что нам нравится в нас самих, является нашим истинным "я", а все, что нам самим и другим кажется уродливым, лишь случайно. Мое истинное "я" привлекательно; но обстоятельства пресекают мои лучшие намерения, извращают мои чистые побуждения. Тут стоит вспомнить строчки из переписки старца Макария Оптинского с одним петербургским купцом. Купец писал Макарию, что от него ушла прислуга и знакомые рекомендуют ему одну деревенскую девушку. "Следует ли мне ее нанять?" - спрашивает купец. "Да", - отвечает старец. Через некоторое время купец присылает новое письмо. "Отче, - пишет он, - позвольте мне ее уволить, это сущий бес. С той минуты, как она появилась в моем доме, я непрерывно злюсь и потерял всякое самообладание". И старец отвечает: "Ни в коем случае не выгоняй ее; это ангел, которого Господь послал тебе, чтобы ты мог увидеть, сколько в тебе таилось злобы, которую предыдущая служанка не сумела раскрыть в тебе". Так что не обстоятельства, словно тени, омрачают наши души, и не Бог виноват, хотя мы постоянно во всем попрекаем Его. Как часто мне приходится слышать от людей: "Вот мои грехи..." и тут же, переведя дыхание, они начинают длинную речь о том, что если бы Бог не послал им такую тяжелую жизнь, они, конечно, не грешили бы так много. "Разумеется, - говорят мне, - я неправа, но что я могу поделать при эдаком зяте, при моем застарелом ревматизме, да после русской революции..." И сколько раз, перед тем как прочесть разрешительную молитву, я указывал, что примирение между Богом и человеком должно быть обоюдное, и спрашивал кающегося, готов ли он простить Богу все Его ошибки, весь вред, который Он попустил, все обстоятельства, помешавшие ему, доброму христианину, стать святым. Людям это не нравится, однако, до тех пор, пока мы не возьмем на себя всю полноту ответственности зато, как мы воспринимаем свою наследственность, жизненные обстоятельства, нашего Бога и самих себя, мы сумеем справляться лишь с крошечной частью своей жизни и самих себя. Если же мы хотим произнести правдивое и взвешенное суждение о самих себе, мы должны рассматривать себя как целое, во всей нашей целостности.
Кое-что в нас уже сейчас, пусть в зачаточном виде, принадлежит Царству Божиему. Кое-что еще представляет хаос, место запустения, дикую пустыню. Нам надлежит напряженным трудом и вдохновенной верой превратить все это в райский сад. Как сказал Ницше, нужно носить в себе хаос, чтобы дать рождение звезде... И следует верить, что этот хаос может породить красоту и гармонию. Мы должны смотреть на себя трезво, но с прозрением художника, как тот рассматривал материал, вложенный Богом в его руки, из которого он создаст произведения искусства, неотъемлемую часть гармонии, красоты, истины и жизни Царствия. Произведение искусства определяется и прозрением художника, и свойствами имеющегося у него материала. Мы не можем безразборчиво воспользоваться каким попало материалом для любой цели; невозможно выточить из гранита тонкое распятие или сделать кельтский крест из греческого мрамора. Художник должен научиться распознавать особые свойства и возможности данного материала, чтобы вызвать к жизни всю скрытую в нем красоту. Подобно этому, каждый из нас должен научиться, под водительством Божиим и с помощью своих умудренных опытом друзей, распознавать в себе отличительные способности и свойства, как хорошие, так и дурные, чтобы, воспользовавшись ими, создать в конечном итоге такое произведение искусства, каким является наша собственная личность. По слову святого Иринея Лионского, "слава Божия, это полностью раскрывшийся человек".
Путь для достижения этого извилист, и порой ради того, чтобы создавать доброе, мы вынуждены опираться на то, что в дальнейшем придется искоренять. В жизни Махатмы Ганди есть весьма поучительный случай. В конце жизни его обвинили в непоследовательности. "В начале вашей деятельности, - говорили ему, - вы призывали докеров к забастовке, и лишь после того, как они победили, стали поборником непротивления". На это Ганди ответил очень мудро: "Эти люди были трусы; я сначала научил их насилию, чтобы преодолеть их трусость, а затем - непротивлению, чтобы преодолеть это насилие". Не был ли этот его реалистический подход мудрее и гораздо действеннее проповеди смирения и кротости людям, которые прикрыли бы этими святыми словами свое малодушие? Разве не правильнее было для их духовного роста привить им такие побуждения, которые они поймут, и точно знать, что каждый их шаг вперед реален? Иногда нам необходим какой-то толчок, который исходит из далеко не самых благих наших намерений, лишь бы в дальнейшем мы преодолели эту незрелость. Мартин Бубер в своих "Хасидских рассказах" приводит случай с человеком, который спросил раввина, как ему избавиться от праздных мыслей. "И не пытайся! - воскликнул раввин. - Других мыслей у тебя нет, и ты рискуешь остаться вообще ни с чем; постарайся приобрести одну за другой хоть несколько полезных мыслей, и они вытеснят праздные мысли". Это ведь очень близко по смыслу к притче о семи злых духах (Мф. 12,45).
Мы должны всем умом, вдумчиво, очень реалистично и трезво, с живым интересом вглядеться в тот сложнейший материал, который мы собой являем, чтобы распознать все его настоящие и будущие возможности. Но это требует мужества и веры. Быть может, вы помните глубоко трогательные слова юного святого Винцентаде Поль: "Боже, я слишком безобразен для людей, но может быть, Ты приметь меня таким?" Мы все безобразны, но вместе с тем дороги Богу, Который верит в нас. Иначе разве пошел бы Он на риск вызвать каждого из нас к бытию, и не на время, а на всю вечность?