Материализовалось лицо, напоминающее морковку: широкое вверху и узкое к низу, с горизонтальными, грязноватыми, глубоко посаженными коническими глазками и седыми волосами, которые были похожи — они даже могли быть приклеены — на искусственные. А затем согнутый в области трахеи, красивый, полный знаков отличия, твердый, как черное железо, воротник обручем. Сами медали, внушительные на вид, нельзя было рассмотреть сразу. Они были вне поля видеокамеры.
— Генерал, — сказал Ларс. — Я полагаю, Правление уже собралось. Я должен приехать сразу?
Несколько сардонически — ибо такова была его манера общения — генерал Нитц промяукал:
— Зачем, мистер Ларс? Скажите мне, зачем? Вы собираетесь заставить их слушать, поднявшись до потолка этой второразрядной комнаты или забросав стол конференц-зала посланиями из сверхмира?
— Их? — в замешательстве спросил Ларс. — Что вы имеете в виду, генерал?
Генерал Нитц отключился.
Перед Ларсом был пустой экран, вакуум, эхом повторяющий голос Нитца.
Конечно, размышлял Ларс, по отношению к таким величинам он сам был ничтожеством. У генерала Нитца было полно других проблем, о которых надо было волноваться.
Потрясенный, Ларс откинулся в кресле и выдержал довольно резкую посадку корабля, торопливую посадку, как будто пилот хотел как можно скорее убраться с небес. Сейчас неподходящий момент для сведения счетов с Нар-Востоком, подумал Ларс. Наверное, они так же нервничали, как и ООН-3 ГБ, если не больше… Если только правда, что не они запустили спутник. А мы делаем вид, что верим им.
Они, в свою очередь, верят нам. Слава Богу, мы можем общаться хотя бы в такой форме. Без сомнения, оба блока проверили всю эту мелюзгу: Францию, Израиль, Египет и турков. Но это не они. Поэтому, это вообще никто… Quod erat demonstrantum.[1]
Пешком он пересек военное летное поле и вызвал автономный хоппер.
— Куда ехать, сэр или мадам? — спросил хоппер, когда Ларс сел в него.
Это был хороший вопрос. Ему не хотелось ехать в Корпорацию. Что бы там оно ни было — это, в небе, — оно до смешного уменьшило его коммерческую деятельность, и, без сомнения, свело на нет даже деятельность Правления. Он, наверное, мог бы сказать машине, что его нужно доставить в Фестанг-Вашингтон — туда, куда ему действительно было необходимо попасть, несмотря на весь сарказм генерала Нитца. В конце концов, он был полноправным членом Правления, и когда оно собиралось на формальные сессии, имел право на них присутствовать. Но…
Я не нужен им, понял он. Это действительно было просто.
— Вы знаете где-нибудь хороший бар? — спросил он у хоппера.
— Да, сэр или мадам, — ответила автономная сеть-схема машины. — Но сейчас только одиннадцать утра. В это время, только горячительные напитки.
— Но я боюсь, — сказал Ларс.
— Почему, сэр или мадам?
— Потому, что боятся они. — ответил Ларс. Мой клиент, подумал он. Работодатель, или кем оно там является. Это Правление. Их беспокойство пошло по цепи и достигло меня. Интересно, как чувствуют себя простофили в таком случае?
Может ли неосведомленность помочь при этом?
— Дай мне видеофон, — приказал он машине. Потрескивая, вылез видеофон и застыл у него на коленях. Он набрал номер Марен в Париже.
— Ты слышала? — спросил он, когда ее лицо, как серая миниатюра, наконец появилось на экране. Это был даже не цветной видеофон — схема была просто древней!
Марен сказала:
— Я рада, что ты позвонил. Сейчас все что угодно можно увидеть. Это невероятно…
— А это не ошибка? — перебил ее Ларс. — Они не запускали этот новый спутник?
— Они клянутся. Они подтверждают это. Умоляют поверить им. Ради Бога, Матери, Русской земли. Назови как угодно! Но самое ненормальное — это то, что они — я говорю о самых высоких чиновниках, — все двадцать пять мужчин и женщин в БезКабе — они действительно заискивают перед нами. Никакого достоинства, никакой сдержанности. Может быть, они чувствуют за собой какую-то невероятную вину, не знаю. — Она выглядела уставшей, ее глаза потеряли блеск.
— Нет, — сказал он. — Это просто славянский темперамент. Это такая манера общения. Как и их ругательства. А что они такое предложили? Или это пошло сразу в Правление, а не через нас?
— Сразу в Фестанг. Все линии открыты. Те, которые так проржавели, что не могли даже передать сигнал. И все же они открыты. Сейчас их используют — может быть потому, что на другом конце провода все так громко орут, Ларс, как перед лицом Бога. Один из них даже плакал.