Эти довольно пространные цитаты ясно показывают нам, какова была мысль Игнатия о молитве и ее роли в подготовке и жизни его сынов: это не цель, но средство достижения главной цели – служения Богу. Без сомнения, служение это совершается не без помощи благодати, обретенной посредством молитвы, и не без единения духа и сердца с Богом. И все же основное условие этой непрестанной молитвы и постоянного единения, побуждающего находить Бога везде и во всем, – не долгие созерцания, но – когда душой уже пройдены Упражнения – умерщвление страстей и самоотречение. Этот, последний, момент, к которому он возвращается снова и снова, обладает для него несомненностью основополагающего принципа, внушенного ему опытом: не что иное, как необузданные страсти и себялюбивые поиски своего, более всего мешают душе пребывать в единении с Богом, находя и любя Его во всем. Но, раз воистину освободившись от этих пут, души уже сами устремляются к Богу и остаются в единении с Ним, что бы они ни делали.
Вот почему в наставлениях отцу Фернандесу, приведенных ниже, Поланко после трех замечаний о качествах, которые должны выказывать кандидаты в члены Общества, тут же продолжает: «Относительно же тех, которые приняты, я замечу, что отец наш более всего старается обеспечить их послушание и считает, что прежде всего нужно добиваться именно его… Людей упрямых, которые беспокоят и тревожат других даже по мелочам, он не выносит. Что до дел самоумерщвления, я вижу, что он более поощряет и ценит те, которые касаются почестей и самооценки, чем те, что причиняют страдание плоти, как то посты, самобичевание и ношение власяницы»[161].
Это не имеющее себе равных место, которое Игнатий отводил послушанию в духовной жизни своих монашествующих, – факт хорошо известный. В переписке, где духовные наставления как таковые скорее редки, мы находим целый ряд писем, содержащих все более и более полное объяснение его представления о добродетели послушания. Уже в 1542 г. в записке, адресованной Родригесу, он так завершает свои суровые предписания, касающиеся двух монашествующих: «Превыше всего я прошу тебя ради любви к Господу нашему Иисусу Христу заботиться о том, чтобы все твои подчиненные были полностью смиренны и послушны. Если они не способны на это, то они не смогут оставаться с вами, но и здесь долго не продержатся»[162]. 29 июля 1547 г., призывая иезуитов Гандии избрать себе местного настоятеля, он излагает им общую теорию монашеского послушания в виде первоначального наброска[163]; он возвращается к этому предмету в письме к иезуитам Коимбры от 14 января 1548 г.;[164] и, наконец, 26 марта 1553 г. отправляет в Португалию знаменитое письмо, где придает своей мысли окончательную, завершенную форму[165].
Для него не было послушания без полного подчинения воли и даже суждения приказам и указаниям настоятеля: именно к этому, к недостаточности простого их исполнения, возвращается он снова и снова. В 1547 г. Поланко, снова вернувшийся к своим обязанностям секретаря, пишет Араосу, чтобы ввести его в курс дел римской общины. В связи со стремлением Игнатия не принимать никого «непригодного к нашему Институту», он в первую очередь говорит именно об этом: «Всякое упорство в привязанностях, косность суждения и своеволие, пусть даже восполненные другими, положительными, качествами, нельзя терпеть в этом доме, где, имея даже множество возможностей удовлетворять свое стремление к бедности и умерщвлять многочисленные себялюбивые склонности, можно найти еще больше возможностей упражняться в покорности воли и суждения и вообще во всем, что касается послушания»[166]. Разумеется, в качестве мотивов такого послушания Игнатий не забывает подчеркнуть, в особенности в своем классическом письме, такие традиционные доводы, как уверенность и умножение заслуг. Однако глубинная причина того, что он настоятельно требует от человека всецелого, всеохватного подчинения, заключается в следующем: это подчинение есть одновременно непременное условие совершенного служения Богу и упражнения в самой полной, самой трудной, самой ценной форме самоотречения, которая до самых глубоких корней поражает себялюбие, соперничающее в душе с Богом.
161
162
163
164