II
Народничество нашего интеллигентского, культурного слоя определялось не только русской сострадательностью к униженным и оскорбленным, не только совестливостью, но и недостатком духовного мужества и духовной свободы, слабым развитием личного достоинства и самостоятельности, потребностью найти опору вовне, сложить с себя ответственность, на других переложить активность духа в отыскании и определении правды. Народничество всегда было в России какой-то лжесоборностью, лжецерковностью. Сама христианская церковь, по природе своей вселенская, получила в России резко народнический отпечаток. Церковь определилась как русская мужицкая церковь по преимуществу, в ней женственная народная стихия возобладала над мужественным Логосом. Она попала под власть государства, потому что внутри самой народной церкви русские анархические начала были сильнее начал организующих, начал истинного самоуправления. Высшая духовная иерархия деспотически правила церковью, как чиновничество, поставленная государственной властью бюрократия, но никогда не была самоуправлением церкви, никогда не играла руководящей духовной роли. Русское народничество, если взять его глубже, было обратной стороной порабощенности народа, отсутствия самоуправления в народной жизни, вечной зависимости от чуждой власти. Порабощенность духа сказалась в народническом сознании. Для этого сознания источником правды и истины является не Логос, не разум и совесть, не Божественное внутри человека и внутри церкви, а эмпирический народ, понимаемый как простонародье, как трудящийся физически, близкий к земле и природе. Не в качестве нужно искать источников правды, а в количестве, в народном большинстве. Одни религиозно, другие материалистически искали правды в народной мудрости, в серой массе уповали открыть истину. Потребность погружения в стихийный коллектив – характерно русская потребность. По слабости сознания, она переживается как потребность религиозной соборности. Народничество переходило у нас в народопоклонство, в поклонение эмпирической данности. Народ брался у нас как эмпирическая данность, т. е. как количество, а не как качество. Этим грешили не только народники-материалисты, но и народники-мистики. У народников второго типа был соблазн увидать в народе, как данности, истинную церковь. На этом пути церковь теряла в своей универсальной качественности и подпала под власть количественной эмпирической данности.
Именно с церковной, религиозной точки зрения народничество должно быть признано наибольшей ложью и подменой: оно посягает на универсальную качественность церкви, подменяет ее ограниченной, эмпирической народной данностью. В этом опасность крайней национализации церкви, переходящей в отождествление ее с народом. Но необходимо окончательно и бесповоротно установить, что народный коллективизм не есть церковная соборность и отличается от нее, как земля от неба. Религиозное народничество возвращает нас от христианства к язычеству, к языческой стихийности и языческому натурализму. И нельзя не видеть большой правды католичества в том, в чем оно радикально противоположно такого рода народничеству и несовместимо с ним. Народничество противоположно духовной свободе, раскрывшейся в христианстве, и высшему самосознанию личности. Самосознание личности совместимо с универсальной качественностью церкви, но несовместимо с обоготворением ограниченной количественности эмпирического народа. В восточном православии всегда была большая беззащитность от притязаний религиозного народничества. Восточное православие не могло устоять от опасности поглощения его народной стихией, как не могло устоять и от опасности поглощения его государственностью. И этот роковой факт нашей церковной истории может быть объяснен лишь тем, что восточное православие не было вселенской церковью, что в нем был некоторый уклон от вселенского христианства в сторону партикуляризма и провинциализма. Народничество всегда есть провинциализм, оно глубоко противоположно универсализму.
III
Истина для народнического сознания всегда в чувствах, никогда не в разуме. Культура лишь закрывает истину, таящуюся в народе. Культура основана на неправде и зле неравенства и порабощения народа. Тот качественный слой, который творит духовную культуру, всегда виновен перед народом. Духовный труд для народнического сознания не равноценен труду физическому, он оказывается ниже, в нем нужно каяться. Истина всегда – в простом, а не в сложном. Истина – в цельном, и потеря цельности, характерная для культурного слоя, всегда есть ложь. Мужик знает больше, чем философ. Для одних в простом народе есть правда, связанная с природной, органической, целостной мистикой; для других – правда, связанная с материальными условиями его жизни, с тем, что он не пользуется чужим физическим трудом. Народничество отрицает разделение труда, оно хочет перенести разделение труда внутрь каждой человеческой личности и совершенно уничтожить его в обществе, сделать все личности равными и сходными, общество же однородным и простым, лишенным всяких дифференциаций, серым. В этом отношении особенно характерными народниками являются Л. Толстой и Н. Михайловский, которые, несмотря на их кажущийся индивидуализм, должны быть признаны врагами всякого индивидуального возвышения. Для народничества проблема распределения всегда заслоняет собой проблему производства как в области духовной, так и в области материальной. Высший, творческий культурный слой, созидающий духовные ценности, для народнического сознания всегда отщепенский, утерявший источники правды в себе. У простого трудящегося народа есть много страданий, на облегчение которых нужно направить все свои силы, и есть правда, которой нужно у него учиться. От истории и исторических задач народничество всегда отворачивается.
Для народнического сознания народ не есть великое целое, в которое входят все классы, все группы, все человеческие личности, не есть соборная личность, существо, живущее тысячелетие своей самобытной жизнью, в котором прошлое и будущее органически связаны и которое не подлежит никаким социологическим определениям; для этого сознания народ есть часть, социальный класс физически трудящихся, крестьяне и рабочие, более всего и прежде всего крестьяне, все же остальные выпадают из народа, отщепенцы народной жизни. От этого социально-классового понимания народа не свободны и те народники, которые стоят на религиозной почве. Религиозное народничество славянофилов всегда под словом народ понимало простонародье, верное старым русским устоям и заветам, и очень связывало себя с материальными условиями жизни, с крестьянской общиной, с натуральным хозяйством, с патриархальной демократией. И это есть материализм, прикованность духа к органической материи, это есть натурализм, обращенный назад, к остаткам первобытной жизни. Но в славянофильстве было заложено и другое понимание народа, свободное от социально-классовых определений, от скованности материальными условиями жизни. Русский народ есть прежде всего некое метафизическое единство, некий мистический организм, субъект тысячелетней русской истории, неопределимый никакой социально-классовой структурой, не связанный в своей глубине с материальными условиями. И самое совершенное свое выражение русский народ как мистическое целое находит в русском гении, в Пушкине, Достоевском или Толстом, которые принадлежали к культурному слою, а не к простонародью. Так было у всех народов. Народность не зависит от принадлежности к классу, от материальных условий жизни, народность есть чисто духовная категория. Каждый русский человек должен сказать себе: я сам народ, моя собственная глубина и есть глубина народной жизни, народность раскрывается внутри, а не вовне, я чувствую себя народом и народным, когда я не на поверхности, а в глубине, где совлекаются все сословные и классовые социальные оболочки, и из этой глубины звучит голос народа. И те, которые находятся в самой большой глубине и преодолевают поверхностные оболочки, те и являются истинными выразителями народа, народной души. Между мужиком и барином, простым работником и человеком высшей культуры на этой глубине исчезает всякая противоположность, они общаются в духе, в духе народном. Я знаю это по собственному опыту общения с сектантами. Народническое сознание лишь увеличивает пропасть между «народом» и «интеллигенцией», «народом» и «культурой», ему не открывается духовная глубина народной жизни, в которой исчезают все различия, связанные с социальными оболочками.