Кстати. Если бы апостол Пётр сам считал столь важным, существенно-необходимым принцип своего начальства (это ведь в сущности новый догмат, поскольку без апостола Петра и спасаться нельзя: к Отцу — токмо Мною, а к Христу — токмо Петром?), то для большего подтверждения (ведь дело идёт не о нём, как лице, а о спасении душ, — тут уж обязанность, долг выяснять всё до конца) он бы сам в «своём» Евангелии (Марково со слов апостола Петра написано) должен всё это подтвердить, повторить, закрепить. А между тем, — и это замечательно! — в Евангелии от Марка нет решительно ни одного из этих тезисов: 1) ни о ключах (у Мф. 16), 2) ни «утверди братьев» (Лк. 22), ни 3) «паси агнцы Моя» (Ин. 21).
Конечно, здесь объясняется смирением. И правильно! Но такое смирение естественно и нравственно дозволительно, когда касается лица, а не принципа, второстепенного, а не существенного. Следовательно, сам апостол Пётр не считал важным вопроса о первен стве власти, ибо его не было (см. подробнее «Мысли о католичестве») (р. 287).
И, наконец, ещё пишет тут же:
«Есть нечто, что меня связывает с Александрийской Церковью особенно тесным образом и обязывает любить её более сильно, ибо всем известно, что блаженный евангелист Марк был послан в Александрию святым Петром, учителем его. Посему мы так связаны этим единством учителя и ученика, что мы оказываемся председательствующими: я — на престоле ученика ради учителя, а Вы — на престоле учителя ученика ради» (Ер. 60) (р. 287).
Как прекрасно! Вот любовь. Такой даже хочется подчиняться. Но она сама отказывается господствовать. А то и другое и образуют единство, творят согласие.
Посему это — вопрос веры (спасения).
«Я был бы весьма нескромен, если бы не умел различать то, что необходимо для сохранения единства веры и церковного согласия, от того, что я должен делать для простого смирения (укрощения) надмения» (Ер. 15 к императору Маврикию, убеждавшему не поднимать «скандала» из-за пустого дела (cause de neant.) p. 286).
Вот и все существенные выдержки. Без всякого предубеждения ясно, что это не только не похоже на «главенство пап», но и несомненно является страшным материалом в обличение ему. По крайней мере, не только слова, но и весь дух совершенно противоречит теперешней психике их.
Посему, — замечательно, — когда я прочитал эти выдержки Любичеву (русский студент, перешедший в католичество), не указывая автора, и спросил: «Кто писал, как Вы думаете?», [он ответил]: «Вероятно, русские иерархи «вселенскому», то есть Константинопольскому патриарху.
«Увы! Это папа так говорил, да ещё и святой… Григорий Великий!» [- ответил я].
Большое удивление, хотя и скрываемое.
А другое лицо (капитан А.Я.О-в) на этот же вопрос, когда узнал, кто автор, буквально поразился, ибо был совершенно уверен, что кто-то обличает специально папство.
И даже о. иезуит граф Тышкевич, почувствовав всю определённость позиции святого Григория, (я ему заранее сказал об авторе) и решительность протеста и в тоне, и в словах против «вселенскости», уклончиво избрал было удобный для богословствования путь, что-де нужно не на букву, а на дух обращать внимание, не на отдельные места, а на всё мировоззрение в целости.
— Конечно, конечно! Но уж тут и вовсе капут притязаниям. Если и можно ещё придираться к фразам, раздувая их, как делает необъективный историк; то уж дух-то истинно святой, а не папский (Тогда он сказал, что, может быть, святой Григорий восстаёт против приписывания титула и присвоения прав тому, кто не имеет на это Божественного полномочия? — Увы! «Никогда никому», «ни мне, никому», «ни даже апостолу Петру», — его слова.). Меня даже удивляет, как это историк осмелился выписывать и то, что я привёл здесь.
…Теперь для меня понятно, почему святой один восстал против другого святого. Для одного — казалась опасность вере в титуле, способном разделить; для другого — было больно уже [то], что на Западе вступили на этот самый путь, и нужно было им что-либо противопоставлять, дабы из излишнего смирения они не сделали вывода о признании несуществующих прав; да и столица этого требовала, а вопрос был действительно не важный (при желании), особенно для византийцев, говоривших превыспренне (благочестивейшего, самодержавнейшего, великого и т. д.). Мы и сейчас пишем патриарху Константинопольскому и называем его «вселенским», а прав не признаём.
А можно подписываться — «слуга служителей» и всё же отстаивать права, — это папы: слово, но дело… Пожалуй, что Господь допустил этот инцидент между святыми для пользы: обоим урок, но особенно Западу. Слава Богу!
«Мимоходом» О СВ. ГРИГОРИИ ВЕЛИКОМ FILIOQUE
В исповедании веры, написанном им к восточным патриархам, святой Григорий говорит: и в «Святого Духа… исходящего от Отца и Сына (р.234).
ОТНОШЕНИЕ К СВЯТОМУ ИОАННУ ПОСТНИКУ
В письме по поводу своего избрания, а затем утверждения Византийским императором Маврикием [он писал]:
«Я знаю (В то время св. Григорий был представителем папы при Византийском Дворе в сане диакона и знал лично Иоанна Постника), с какой пламенностью Вы сами хотели убежать от обязанности (тяготы) епископства, а между тем, Вы не воспрепятствовали (n'avez pas empeche) ничем, чтобы оно было возложено на меня (То есть влиянием при Дворе императора не воспользовались). Следовательно, Вы не любите меня, как самого себя, — как это требуется законом любви» (р.235) (Ер. 4. у Migne, P.l. m.77, 447).
Вот как ласково переписывались. Кстати, титул «вселенский» был употреблён ещё при его предшественнике Пелагии.
И К ИМПЕРАТОРУ НЕТ ВРАЖДЫ У СВЯТОГО ГРИГОРИЯ ВЕЛИКОГО
Император должен будет винить самого себя за все мои недостатки (ошибки — defauts) и моё небрежение (упущения), потому что он доверил (lui, qui а соnfie) столь великое служение лицу, столь немощному (р. 235. Письмо к сестре императора Феоктисте).
Католики отстаивают независимость. Хорошо. Но предел есть. Да и фактически лишь разговоров больше: в Польше назначали с согласия русской власти. Во Франции по конкордатам также влияние государства допускалось. Даже в 1920 году при возобновлении сношений ставился этот вопрос (я читал в Journal des debats, Aout?..).
Вопрос это большой и опять не столь существенный.
СИЛЬНЫЙ ТОН В ПИСЬМЕ К ИОАННУ
«Верьте мне, мой достопочтенный брат, Вы должны начать исправлять это (Титул и нашептывания льстецов, о чем было выше); ибо если Вы будете продолжать слушать их, то не сможете сохранить мира с братьями Вашими. Говорю Вам по совести, я не желаю иметь столкновения (scandale) ни с кем и даже избегаю этого, сколько могу. Я в высшей степени желаю иметь мир со всеми, в особенности же — с Вами, которого я так сильно (si fort) люблю, если, впрочем, Вы всё ещё таков, каким я Вас знал, ибо если Вы не соблюдаете канонов, если Вы желаете ниспровергать постановления отцов, тогда я не знаю: что же Вы такое?» (р. 282)
Поводом было следующее. Папа Григорий Великий написал Иоанну Постнику какое-то письмо по поводу одного священника Иоанна и исаврийских монахов, обвинявшихся в ереси, один из которых в храме Константинополя был избит даже, имя ему — Анастасий. Патриарх Иоанн ответил, что он не знает об этом. Святой Григорий упрекает и т. д.
Скажут: вот явное доказательство вмешательства и начальства. Да! Но вот и ответ получился: «Не знаю», — то есть, может быть, наше дело. Впрочем, даже если бы допустить подобное вмешательство, его можно объяснить и братским отношением, и интересом правды и т. д. Митрополит Петроградский мог писать любому архиерею гораздо более строго, и всё же он не был главой. Даже патриарх теперь может требовать отчета, и всё же и он не глава, в том смысле, как говорят католики про папу (догмат). Наконец, даже если допустить и то, что сначала (мотивы выше) папы вмешивались и в чужие епархии, как мог и обязан был вмешиваться всякий митрополит областной (например, Василий Великий и Иоанн Златоуст) в свою митрополию (диоцез), только более расширенно. Ну, что же? Было да прошло. Условия изменились, потребовалась и новая форма внешней жизни. То была одна центральная власть в России (Синод, а после и патриарх), а можно дать самостоятельное «автокефальное» управление и Украине, и Грузии, если уж до того дело дойдёт. Это не погибель ещё. Опасность может; но и рассудить: что хуже? Вообще этот вопрос, по православному воззрению, — не догматический, конечно. Это ясно.