2. Стодесятилетний калмык Кочоев со стопятилетнею женой своею Азлей, убегая сношений с миссионерами и боясь быть обращенными в христианство, нарочно укочевали с семейством из Улалы в Кузнецкий округ. Но милосердие Божие нашло их и там. Обстоятельства так располагались для Кочоева, что он поневоле кидался с места на место, и нехотя должен был опять поселиться близ той же Улалы, от которой бежал. Там все младшие члены его семьи приняли крещение, но сам он со старухой женой еще оставались непреклонными, отвергая убеждения миссионеров и просьбы детей и внуков уже окрестившихся. Но вот однажды престарелому Кочоеву представился во сне новокрещенный внук его Константны читающим евангелие. Книга сияла необыкновенным светом. Какой- то архиерей (старик ранее имел случай видеть православного епископа в Улале), в белой блестящей одежде, подойдя к Кочоеву, сказал ему: «крестись, ты будешь читать лучше его». Кочоев будто бы согласился и тут же был окрещен архиереем этим, только без погружения в воду, при чем архиерей надел на него круглый, как солнце сияющий, золотой крест, дал ему из рук внука книгу, которую Кочоев сам стал легко читать, а книга сияла светлыми лучами, и на сердце старика было так отрадно и сладко, как он не мог бы никогда и вообразить. Проснувшись, Кочоев в минуту порешил свое многолетнее упорство: он и жена его вскоре были крещены в Улале с особенною торжественностью, при общем ликовании собравшегося на торжество всего улалинского крещеного населения («Вологодские Епар. Ведом.» 1884 г., № № 7-8).
9. Таинственные вразумления и обращения к вере неверующих.
1. Знакомство мое с отставным штаб-лекарем Даниловым сообщает о. протоиерей Η. Соколов относится к первым годам моей службы в г. Херсоне (1832- 1834 г.). Священник Павловский, при составлении исповедной росписи, требовал чтобы штаб- лекарь Данилов был не только отмечен не бывшим у исповеди и святого причастия по неизвестной причине, но был представлен как отвергающий таинства. Я не согласился, потому что вовсе не знал его, а это было в первый год моего служения при Херсонском соборе. Не ревность, а более любопытство побудило меня познакомиться с отщепенцем. Мне указали его на одних крестинах. Здесь я разговорился с ним об ученых предметах и нашел его очень начитанным и хорошо знакомым с философиею XVIII века. Я просил его знакомства; он не отказал и предупредил меня визитом. Между разговором об ученых предметах я напомнил ему, какие последствия угрожают тому, кто отмечается не говевшим по нежеланию. «Вы об этом беспокоитесь? Напрасно. Меня не раз тягали в губ. правление, – и нечего не сделали», – говорил он. «По закону я только лишаюсь права свидетеля. Я всем говорил и вам говорю: что ж мне делать, когда нет у меня ни веры во Христа, ни упования жизни за гробом даже не нахожу, кому молиться? Я вижу только природу, и то глухую, немую и мертвую». Я отвечал на это тем, что знал из академического курса. Заметив что он незнаком с историею философии, я познакомил его с историею философских систем. На сколько мог, я развил пред ним картину сменявшихся заблуждений и взглядов на природу, на невозможность знать ее. Он остановил внимание на том, как Кант смотрел на видимый мир как на явление, и как невидимый мир признан им вечно искомою величиною, неразрешимым иксом; обратил я внимание его на вопросы о пространстве и времени, выставляя их азбукою философии. Петр Федорович Данилов привязался ко мне, и я находил удовольствие видеть милых его племянниц Языковых: Пашу десятилетнюю и восьмилетнюю Дуню. Жена моя нашла приятное знакомство с женою Данилова. Дома наши были на одной улице.