3. Пророческий сон младенца. «Воля ваша, а эта набожность, которою хвастают нынче люди, больше ничего, как предрассудок. Смешны для меня эти люди, смешны и предметы, к которым они питают такое безусловное благоговение».
Так говорил молодой, статный, красивый офицер, лаская на руках своих пятилетнего ребенка, миловидную Лидочку. Речь его обращена была к девице, воспитанной под руководством добрых и благочестных родителей. Не чуждаясь света, не обрекая себя заранее на вечное одиночество в монастырской келье, девица эта далека была от тех мыслей, которыми щеголяли в первое двадцатилетие настоящего века тогдашние умники.
Чудное было это время! Не выразумев, как следует, возвышенных правил христианской религии, обратив в посмех прадедовские обычаи доброй старины, молодежь старалась друг перед другом отличаться вольностью мыслей насчет самых священных предметов. Напрасно стали бы вы искать в этих отступнических рассуждениях какой-нибудь основательности: тогдашние умники, отжив свой век в окалеченной Франции, перетащились к нам в Россию с Вольтером, Дидро и д׳Аламбертом; а известно, как основательны были эти оракулы XVIII века. Ядовитые сарказмы, убийственная ирония, жгучие эпиграммы, вечная, непримиримая вражда ко всему, что выше их понимания, насмешки и поругание, часто площадное, но всегда резкое – вот ужасное оружие, которым они разгромили царства, ниспровергли престолы, стремились разрушить религию и церковь, которой, по обетованию Спасителя, не одолеют и врата адовы. Никто не состязался с ними, потому что это было напрасно: общий поток мнений в пользу их отбивал в сторону праведный голос немногих поборников истины; стоя на другом берегу, они дразнили языком защитников святыни, и, как титаны, бросали камни злословия на долготерпеливое небо.
Начитавшись бессмысленной галиматьи философов XVIII столетия, П-в (фамилия того офицера) с жаром возставлял против всего в деле религии, что было несогласно с его образом мыслей. Кстати – некстати он проповедовал всюду свои безбожные правила. Любимым предметом пошлых его острот и насмешек был собственный его патрон, св. Николай угодник. Называя его «русским мужицким богом», П-в острил свой язык насчет бесчисленных его чудес и благодеяний, – и это было особенно тогда, когда он сходился с А. В-ной М-ою, девицею, как я сказал, полною страха Божия и глубокого уважения к преданиям церкви православной, Бог знает, какая у него была тут цель, и что хотелось сделать ему этим но только все усилия его поколебать благочестивые верования своей знакомки оставались тщетны.