Отец Кости, Николай Прохорович Жандак, из дворян Черниговской губернии, начал службу свою в гусарском полку в западных губерниях вольноопределяющимся.
С выслугою срока Николай Прохорович был отчислен от полка, с производством в прапорщики и с зачислением в харьковский гарнизонный батальон. Здесь он также выдвинулся знанием строевой и хозяйственной частей и своею исполнительностью. С производством в поручики он назначен был начальником липцкой конно-зтапной команды. В год моего первого к ним приезда, супруга Николая Прохоровича, Дарья Ивановна, выглядела женщиною средних дет, хотя ей было уже 43 года. Ниже среднего роста, со следами былой красоты, она как бы соперничала с мужем в обходительности, была приветлива, ласкова, предупредительна, по характеру спокойная и ровная в обращении. Плохо говоря по-русски, она часто конфузилась своих промахов и постоянною своей доброю, как бы виноватою, улыбкой старалась их заглаживать; поэтому, может быть, была молчалива и большая домоседка. Хозяйка она была хорошая: обед она готовила сама, любила водить птицу, завести огородину; за мытьем белья присматривала неукоснительно. Николай Прохорович относился к жене с особым уважением, тепло и предупредительно. Дарья Ивановна отвечала ему тем же. Между нами было полное согласие. Они были люди весьма набожные, здоровые и сохранившиеся не по летам.
Детей у них было двое, дочь и сын. Дочь они похоронили уже в Липцах и всегда вспоминали о ней с какою-то тихой грустью. Сына Костю они лелеяли, баловали и берегли, как зеницу ока.
Спустя несколько дней после того, как проводили нас в гимназию после Крещенья (в январе 1852 г.), случилось у них на новой квартире, именно в кухне, где обитали денщик Кораблев и Афимья, что-то весьма загадочное. Ночью, когда уже все спало в доме, послышался сильный стук кухонной двери, возглас Афимьи и плач ребенка. Дарья Ивановна первая проснулась с испугу и подняла на ноги Николая Прохоровича. Он зажигает свечу и чрез двери в сени спрашивает: «что случилось?» Кораблев испуганным голосом докладывает: «у нас, ваше благородие, в кухне неблагополучно» и, впущенный в приемную, добавляет: «в кухне бросает кто-то камни и поленья…» Успокоив жену, Николай Прохорович пошел в кухню и из расспросов у денщика и Афимьи узнал, что первым проснулся Кораблев, услышав сквозь сон страшный стук брошенной вещи. Окликнув Афимью и не получив от нее ответа, он вздул огня, пошел разбудить ее и, насилу растолкав ее, убедился, что не она дурит. В то время, когда они за перегородкою разговаривали, раздался в кухне новый стук в двери. Когда они бросились в кухню, то увидели на лавке и подле, на полу, разбитую глиняную чашку, которая после ужина была вымыта и поставлена на печь для просушки, а у дверей в сени лежало полено, одно из тех, что были приготовлены для завтрашней топки господской печки и лежали в кухне, на полу у печи. Тут они оробели. Афимья испугалась и «в плачь» а он «выбег» доложить. Стали обыскивать за перегородкою, под кроватью и на печи, и в кухне – ничего; болты в окнах оказались заложенными. Оставив их обоих в кухне при себе и на глазах, Николай Прохорович и Дарья Ивановна, которая явилась в кухню вслед за мужем и вслушивалась в доклад денщика, стали наблюдать за комнатою, что за перегородкою, и за печью, в особенности же за прислугою, которая сразу была взята ими в подозрение в деле так нежданно объявившихся ночных проделок. Вскоре пред глазами хозяев из растворенной двери перегородки и по направлению к ним быстро пронесся какой-то предмет в виде темного комка, и в то же мгновение упал к их ногам со звоном жестяной посуды. Оказалось, что это жестяная кружка, которую Афимья ставила на ночь с водою у своей постели, на окне, где ее и видели при осмотре комнаты за полчаса пред этим. Зажгли фонарь в сенях, прибавили свету в кухне. Господа сидели на лавке у стола, к улице, Афимья по другую сторону стола, в углу перегородки, укладывала девочку на постель денщика, Кораблев стоял у дверей в сени. Через большой промежуток временя Николай Прохорович ясно увидел, что через просвет между перегородкою и печью, сверху вниз, мелькнуло темное пятно – и в то же мгновение Кораблев испуганно вскрикнул от удара в правое плечо. Удар нанесен был куском сухой глины, которая сберегалась под кроватью Афимьей для мазки печи. Затем все затихло. Господа и прислуга дежурили далеко за полночь и заснули только под утро.
На другой день с утра было тихо. Кораблев был отправлен в команду к лошадям вместо Водопьянова, а сему последнему приказано было заменить в доме денщика. Явился Водопьянов и получил инструкции. Афимья возилась у печи, Водопьянов больше занят был наблюдениями над нею, дверью за перегородку и просветом. В господской половине услыхали стук. Николай Прохорович в кухню. Смущенный Водопьянов доложил, что «в него бросило» глиняным кувшином, который едва «не врезался» ему в голову, попал в стену к улице и разбился в мелкие куски в то время, как Афимья, пригнувшись к печи, приставляла варево к огню. Он явственно видел, что кувшин мелькнул от печи сверху через просвет… Покончив наскоро с обедом, во время приготовления которого, в присутствии Николая Прохоровича и Водопьянова, Дарья Ивановна получила в правую руку сильный удар тарелкою, которая с чем-то стояла до этого на печи и полет которой был пропущен и Николаем Прохоровичем и Водопьяновым (она свалилась как бы сверху, совсем неожиданно для всех). Дарья Ивановна ушла испуганная на свою половину, где в это время Афимья мыла полы; она не была в кухне, когда Дарью Ивановну ушибло тарелкою. Затем затишье на весь день; вечером так же.