У стола, спиною к выходной двери, стояла Дарья Ивановна, приготовляя фарш; на той стороне стола, что к перегородке, Афинья делала тесто. Я поместился на лавке под окнами на улицу, возле Дарьи Ивановны, курил и балагурил, поглядывая за перегородку, в окно и за печь, и припоминая полет кирпича утром. Вдруг по этому направлению мелькнуло пятно, направляясь прямо мне в голову; по инстинкту я отклоняюсь в сторону стола… шум мимо уха и удар в стену…, быстро вскакиваю и чувствую, что я бледнею и дух у меня захватывает… нагибаюсь…, булыжник в кулак величиною.
– Господи, помилуй! – шепчет Дарья Ивановна, обращаясь в мою сторону.
– Это мне угощение! пробую я шутить и посылаю «ему» соответственное пожелание.
– Не брани, внушает мне она: уходи отсюда! Не прошло и двадцати минут, как вскрикивает Дарья Ивановна.
– Посмотри! – обращается она ко мне, указывая на стол.
Вижу на раскатанном уже тесте слой золы, от которой еще не осела и стоит в воздухе легкая пыль. Никто из нас не заметил, откуда она была брошена, но нужно было думать, что сверху, так как она осела на руках и голове у Дарье Ивановне и Афимьи.
– Ничего, другое тесто сделаем, а пирогов не оттягаешь!., шумел я, и отправился с докладом на свою половину. Здесь мы сообща порешили о происшествии заявить становому приставу, которого к вечеру ожидали в становую квартиру. К полудню стало тише.
Вечером явился становой и несколько близких знакомых. Смущались, расспрашивали, осматривали печь и стали свидетелями влетания в кухню, из-за перегородки, ложки, куска дерева и т. п. Становой предложил в виде охраны и для наблюдения сделать наряд людей от волости, которые заняли бы пост в кухне; а в сенях и снаружи дома советовал капитану из своих нижних чинов установить наружный пост. В этом смысле и были посланы распоряжения.
С утра следующего дня посты заняли свои места. В этот день я и Костя были пробуждены странным случаем. Прикосновение к голове и лицу чего-то холодного, падавшего сверху, разбудило нас. «Ты спишь, Костя?» – вскрикиваю я. – Что это холодное падает на голову? – так же громко переспрашивает он. Этот говор разбудил Дарью Ивановну, которая вошла к нам в приемную, вынула защепки из оконных болтов и вышла в кухню приказать Кораблеву, чтоб открывал наружные ставни, запиравшиеся болтами, проведенными внутрь дома. Таким способом, обыкновенно, будила нас мать по утрам. На этот раз ее упредил казус, о котором я помянул. Когда ставни были открыты, мы оба были глубоко возмущены: в волосах, на подушке, на одеяле, у меня и у Кости, был мокрый, холодный песок. Пришлось раньше времени встать и чиститься. День прошел в приемах знакомых, в расспросах, объяснениях. Бросало кое-что из кухонной посуды и наводило смущение и страх на мужиков, державших в кухне наблюдательный пост, но бросало реже. Обед нам готовила Афимья с Кораблевым у соседей, откуда и подавали, унося потом за собою и посуду и все остальное, ножи, вилки и т. п. Служил, вместо них, Водопьянов, который с мужиками – сторожами занимал кухню.
Последними в этот день приехали навестить нас одна из наших знакомых барыня с сестрою, барышнею. Проводить их на место действия взялись я и Николай Прохорович. При уходе Дарья Ивановна шепнула мне взять со стола стеариновую свечку, так как в кухне не достаточно было светло. Пошли; я со свечою – впереди, за мною гости, Николай Прохорович – в арриергарде. В кухне были одни мужики. Осмотрели печь, осколки битой посуды, разбитые стекла в одном из окон. Барыни были неробкого десятка – шутили, я не отставал.
– Дарья Ивановна, обратился я к гостям, советовала мне взять с собою страстную свечу [329], чтобы оградить вас во время осмотра; но оказывается, что и стеариновая действует: как видите, все тихо…
– Не дури! – с улыбкою, но укоризненно заметил мне Николай Прохорович. Барыни засмеялись и пошли из кухни, но уже в обратном порядке: я оставался в хвосте. Мужики стали усаживаться на лавке, у кадки с водою. Едва я занес ногу через порог и протянул левую руку к двери, чтобы взяться за край и притворить ее за собою, как почувствовал сильный удар в левую лопатку, вскрикнул от неожиданности и боли и пригнулся к порогу, которого не успел переступить… Николай Прохорович подхватил меня, шагнул в кухню, я за ним; барыни снова вернулись; снова осмотр без результата. Мужики ничего не приметили; кроме них, другого никого не было; порядочный кусок кирпича в глине лежал у порога, по видимому взятого из печи… осмотрели, даже взвесили на руке и бросили в число прочих вещественных доказательств…