Третий случай. За вечерним чаем пробовали свежее, утром сваренное Дарьей Ивановной варенье. Переложив его в банку и подавая ее мне, она просит поставить банку в печку подальше, где холоднее.
– А чтобы оно не пошло вслед за макассаром, смотрите, я затворяю дверку и задвижку закладываю на крючок, подмигиваю я в сторону Кости, который очень был огорчен утратою масла.
– Ну-у!… еще чего-нибудь накаркаешь, – хихикая, отозвался Николай Прохорович. – Вечером, за ужином, за нашими спинами раздается стук и грохот по полу. Глянули – банка с вареньем, накренясь в сторону, быстро вращается кубарем… Выскакиваю я из-за стола и схватываю банку руками, затем, подавая ее Дарье Ивановне, я в успокоение ее начинаю осенять банку крестным знамением…
– Не раз я говорил тебе – не балагань!… – укоризненно заметил мне Николай Прохорович. – Взглянули на печку, дверка открыта, но все остальное на своем месте.
Четвертый случай. На другой день утром пошли мы с Дарьей Ивановной в погреб за провизиею. Уходя оттуда, она останавливается и пересчитывает кочаны свежей капусты, присланные ей кем-то из соседей в подарок, как редкость по тому времени. В присутствии кого-то из посторонних, – пришлось к слову, – я и пошути, что Дарья Ивановна более опасается за свою свежую капусту, чем мы за макассарское масло, ибо держит ее за двумя замками… Спустя некоторое время – стук в дверь… вслед за этим – доклад часового: «Ваше благородие, капустою бросило!…» Все мы обращаем глаза в сторону Дарьи Ивановны; она вспыхнула и потупилась…
– Это не наша! выручаю я ее: это нам в награду, что верно бережем свою!… Дарья Ивановна инстинктивно полезла в карман за ключами и подает их Николаю Прохоровичу. Ждем, заинтересованные результатом проверки.
– Сколько было? – спрашивает он, входя к нам.
– Пять, – ответила Дарья Ивановна уверенно.
– Четыре, – серьезно отрезал Николай Прохорович, и все мы растерянно глядим друг на друга…
На третий день, 25 июля, утром раздается голос часового: «крыша загорелась снаружи!…» Скоро сбежались свои и соседи и затушили. Но около пяти часов пополудня, когда ветер усилился и повернул на слободу, снова раздается тревога: «пожар!…»
Сразу загорелась на доме вся крыша, от нее примыкавший к дому сарай, отсюда бросило на противоположный, и в несколько минут все подворье было в пламени… и сгорело все дотла… Сгорело при этом и несколько соседних подворий и домов. В ночь прибыл исправник, и на другой же день начато следствие о пожаре и о «явлениях в квартире капитана Жандака»
Итак: 1) «явления» в квартире капитана Жандака сразу признаются сверхъестественными и обнаруживаются трижды: в январе 1852 г., потом почти через год – с 4 по 5 января 1853 г., и ровно через полгода 23 июля 1853 г., и говоря вообще – при наличности в доме одних и тех же членов семьи и того же состава прислуги, кроме 1-го периода «явлений», когда я с Костею был в гимназии, и 3-го периода – когда новый денщик Кудерка (с 11 июля 1853 г.) заменил прежнего Василия Кораблева, который однако же приезжал в Липцы к полудню 22 июля и в тот же день являлся в квартиру капитана за своими вещами.
2) В «явлениях», с первого до последнего, резко обнаруживаются враждебность, и дух разрушения. Наносятся ущербы, даже поранения [331], бьется домашняя утварь, портятся запасы, и, наконец, двумя пожарами истребляются две квартиры и почти все имущество «опального» капитана Жандака.
3) «Явления» не могут быть приурочиваемы к месту, так как, обнаружившись в одной квартире, с истреблением, ее они возобновляются в другой, куда переходит капитан Жандак. Но, ни в двух временных квартирах (в промежутке между пожарами), ни в его собственном доме, который отделялся от квартиры № 2 одним лишь пустопорожним планом, они не преследуют его.
Мало того, в самой квартире № 2, в которой первоначально обнаружились «явления», и которую потом отстроили и отвели под квартиру станового пристава 2 стана Харьковского уезда, спокойствие хозяев ни разу не было нарушено.
Остается разве предположить, что «явления» были ограничены известным периодом времени, так как ни в условиях жизни капитана Жандака, ни в составе его семьи и прислуги (за исключением замены денщика Кораблева Кудеркою) никаких изменений и перемен не произошло. Я по-прежнему проводил вакантное время в доме капитана Жандака до декабря 1859 года, когда за окончанием университета расстался с ними, да и затем по переписке, длившейся до 1865 года, я знаю, что у них в доме и у соседей было все «тихо и благополучно». (См. «Ребус» 1897 г., № № 12-16).