Письмо 21. Несовершенство других нести с любовью.
Уже давно я убедился в своей привязанности к вам в нашем Господе. И теперь больше, чем когда-либо. Я желаю всем сердцем, чтобы вы всегда имели в своем доме мир и утешение, которыми вы наслаждались в начале. Чтобы быть довольным лучшим, мы должны быть довольны немногим и сносить много. Те, кто наиболее совершен, имеет много несовершенств и у нас есть великие ошибки, так что между этими двумя вещами взаимотерпимость становится очень трудной. Мы должны носить бремена друг друга и так исполнять закон Христов, (Гал.6:2) таким образом отделяя одно от другого в любви. Миру и единодушию очень помогут тишина, прихождение к Богу, молитва, самоотвержение, отказ от всей тщетной критики, преданное отречение от тщетных размышлений о ревности и самолюбии. Сколько неприятностей угасила эта простота! Блажен тот, кто не слушает себя и сказок других!
Будьте довольны простой жизнью согласно вашему состоянию. Будьте послушны и несите свой ежедневный крест; вы нуждаетесь в нем, и он дан только милосердием Божиим. Самое главное это презреть себя от сердца и желать быть презренным, если Бог допустит это. Полагайтесь на Него одного; бл. Августин говорит, что его мать жила молитвой; а вы также? Умираете для всего остального? Мы можем жить для Бога, только постоянно умирая.
Письмо 22. Страх смерти не удалить нашей собственной храбростью, но благодатью Бога.
Нисколько не удивлен, узнав, что ваше впечатление от смерти становится более живым по мере возраста и приближающейся немощи. Я испытываю то же самое. Есть возраст, в который смерть касается нашего воображения более часто, более непреодолимыми размышлениями и во время уединения, когда у нас меньше отвлечений. Бог использует это грубое испытание, чтобы отрезвить нас относительно нашей храбрости, заставить нас почувствовать нашу слабость и хранить нас в смирении в Его собственных руках.
Ничто так не оскорбительно, как обеспокоенное воображение, в котором мы напрасно ищем наше доверие Богу. Это суровое испытание унижением, в котором сердце очищается ощущением своей слабости и недостоинства. В Его глазах никто из живых не оправдается (Пс.142:2); да, небеса не чисты в Его глазах (Иов.15:15) и во многом все мы согрешаем. (Иак.3:2) Мы видим наши ошибки, а не наши добродетели; и последнии было бы даже опасней видеть, если они реальны.
Мы должны идти прямо и непрерывно через это лишение также, как мы прилагали усилия идти по пути Божиему прежде, чем испытали трудности. Если мы осознаем любую ошибку, что требует исправления, то мы должны быть верны свету, данному нам, но делать это тщательно, чтобы не зайти в ложные сомнения. Мы тогда должны остаться в мире, не слушая голос самолюбия и не скорбя по нашей приближающейся смерти, но отделиться от жизни, предав ее в жертву Богу и уверенно отказавшись от себя для Него. Св. Амвросия при смерти спросили, не боится ли он суда Божьего: "У нас благой Владыка", - сказал он, и также нам нужно отвечать себе. Мы должны умереть для наиболее непроницаемой неуверенности, не только относительно суда Божьего на нас, но и для наших собственных характеров. Мы должны как Августин так уменьшиться, чтобы не иметь ничего, чтобы представить перед Богом, но лишь нашу нищету и Его милосердие.
Наша нищета - надлежащий объект для Его милосердия, а Его милосердие - все для нас. В часы печали, читайте то, что укрепит ваше доверие и утвердит ваше сердце. "Верно, Бог благ к Израилю, особенно к чистым сердцем." (Пс.72:1) Молитесь о этой чистоте сердца, которая столь угодна в Его очах и которая делает Его столь сострадательным к нашим неудачам.
Письмо 23. Чувствительность от выговора есть вернейший признак того,
что мы нуждались в нем.
Я очень желаю, чтобы вы имели внутренний мир. Вы знаете, что его не обрести без смирения разума, а смирение не реально, если оно не произведено Богом в каждом случае. Это случаи в основном те, когда мы обвиняемы кем-то, кто не одобряет нас, и когда мы испытываем внутреннюю слабость. Мы должны привыкнуть нести эти осуждения и испытания.
Мы истинно смиренны, когда мы больше не застаем себя врасплох, обнаружив, что при исправлении извне, мы не исправимы внутри. Мы в таком случае подобны маленьким детям, и даже хуже, желаем быть такими; мы чувствуем, что упрекающие нас правы, но мы неспособны победить себя, чтобы исправить наши ошибки. Тогда мы отчаиваемся о себе и не ожидаем ничего, кроме Бога; упреки других, резкие и бесчувственные, какими они бывают, покажутся нам меньшими, чем мы заслуживаем; если мы не можем перенести их, то мы осуждаем нашу чувствительность больше, чем все наши другие несовершенства. Исправление в таком случае не может сделать нас более смиренными, чем это есть у нас. Внутреннее восстание, далекое от препятствия пользе исправления, убеждает нас в его абсолютной необходимости; по правде говоря, упрек не был бы ощущаем, если он не обрезал что-то живое; если бы это было мертво, то мы не почувствовали бы боли. И таким образом, чем более остро мы чувствуем, тем более точно мы знаем, что исправление было необходимо.