Господин учитель, наэлектризованный, как шаровая молния, носился по большой поляне. На нем лежала прорва разных забот. Он был душой всего празднества. Поплевав на указательный палец, он поднял его вверх. Та сторона пальца, что была обращена к финишу, подсохла быстрее, чем та, что глядела на старт.
— Так-так, ветер встречный, — озабоченно констатировал господин учитель.
— Ну тогда шпарьте от финиша к старту! — предложил Свинмайер.
Господин учитель возмущенно мотнул головой и сказал:
— Свинмайер, так рыцари спорта не делают! Рыцари спорта открыто принимают бой с коварством природы!
— Ну тогда принимайте же бой, наконец! — бросил Свинмайер. У него уже порядком замерзли ноги.
Но господин учитель все еще не мог начать праздник и чемпионат. Кого-то он поджидал. Гостя он поджидал. Он ему вчера позвонил и сказал, что его наипервейший человеческий долг — появиться на празднике.
— Давайте начинать, начинайте, пожалуйста! — шумели уже ребята.
— Тихо! — повысил голос господин учитель. — Мы ждем почетного гостя!
— Тихо! — поддержали его родители. — Наш гость — важная птица, без него никак начинать нельзя!
Господин пастор в словесной перепалке не участвовал. Он совершал пробежки вокруг одного из флагштоков — разогревался. Хуже некуда — соревноваться с остывшими мышцами.
На Главной площади просигналила машина.
— Это он, — возвестил господин учитель, — сейчас он появится. — Кто, кто появится? — загалдела ребятня.
— Пресса! — благоговейно зашушукались родители.
«Пресса» явила себя в лице газетного репортера Грачмана. Газетный репортер Грачман прежде ежегодно проводил здесь зимние отпуска (когда в долине еще был снег). Теперь же в свой зимний отпуск он ездил в одну из девяноста семи долин, что слева и справа от Дуя, но притом считал себя по отношению к верхнедуйбержцам вечным должником.
Во-первых, он так и не расплатился с господином Лисмайером за свое последнее проживание в гостинице, а во-вторых, верхнедуйбержцы спасли ему жизнь три года назад.
Тогда репортер Грачман по глубокому снегу напоролся на дерево, сильно ударился головой, потерял сознание и лыжу. Свежевыпавший снежок запорошил несчастного.
Когда единственная и бесконечно одинокая лыжа, соскользнув по отвесному склону в долину, уткнулась в ноги сгружающего пиво господина Лисмайера, тот сразу же поднял тревогу: «Мамочки родные! Лыжина-то репортера Грачмана! В горы — спасать!»
В течение трех долгих часов верхнедуйбержская горноспасательная служба — то бишь все обитатели Верхнего Дуйберга поголовно — прочесывала и перелопачивала заснеженные склоны в поисках газетного репортера Грачмана. Они отыскали его, свезли в долину, растерли снегом, сделали ему искусственное дыхание и в конце концов выходили. С тех пор репортер Грачман помнил добро.
Господин газетчик приближался к большой поляне, издали здороваясь со всеми и приветственно размахивая руками. На животе у него болтался фотоаппарат, а из карманов пальто торчал блокнот с самопиской. Звонивший ему господин учитель предупредил: дуйбольный праздник во что бы то ни стало должен попасть на газетную полосу.
Репортер Грачман достиг большой поляны, господин учитель скомандовал: «Начинаем!»—а чтобы до всех дошло, он свистнул в свой судейский свисток. Один раз коротко и один раз длинно.
Все верхнедуйбержцы встали по стойке смирно. Сидевшие на скамьях вскочили и тоже вытянули руки по швам. Господин учитель выбежал на середину поляны и с ходу начал темпераментно дирижировать, верхнедуйбержцы грянули:
Так как замечательная песня, сочиненная совместно господином пастором и господином учителем, исполнялась на известную мелодию «Мы шли тропою горною…», то никто не сфальшивил и не сбился; песня прозвучала очень стройно и выразительно. Репортер Грачман сделал несколько снимков.
Старейшины деревни и нижнедунбержцы наградили певцов аплодисментами. После чего господин Харчмайер вынул из квадратной шкатулки два небольших серебряных кубка и серебряную пивную кружку, поставил их в финишном створе и возвестил: