К горлу подступает ком, едва я вспоминаю о нем. Господи, почему же так больно? Из слов Сноу можно понять, что Пит жив. А все равно так плохо, будто это он, а не я, скоро отправиться на арену. Будто его пытали, а я сидела в сторонке, ничего не делая. Я мотаю головой из стороны в сторону. Пит не виноват. Он ничего не может сделать, ведь это не он принимает решение. Если бы он мог хоть что-то сделать для меня, он бы обязательно сделал бы это. Но сейчас он всего лишь пешка в руках властей Тринадцатого. К сожалению…
Мне безумно хочется сейчас увидеть Пита. Обнять, прижаться к могучей груди, прошептать, что он самый лучший, что я очень по нему скучала. Услышать ободряющий шепот, улыбнуться в ответ на его улыбку, вновь услышать, как он смеется. Я слишком устала, чтобы бороться, сопротивляться. Почему я пережила так много? Мне всего семнадцать. Почему я не могу быть обычным подростком? Ну, ладно, не совсем обычным. Подростком, который нелегально охотится, живет без отца, дружит с таким же нелегальным охотником. Ах, да, еще и у нее есть страсть в лице пекаря, отец которого чуть не женился ее матери. Но нет, мне не дано.
- Мисс, - одна из медсестер осторожно трогает меня за плечо.
- Да, - я поднимаю заплаканные глаза и утираю слезы платочком.
- Вам… Вам передать просили, - дрожащим голосом продолжает она, протягивая мне сверток.
Затем, когда она выходит, и я остаюсь совсем одна, тяну за зеленую ленточку, и оберточную бумагу… На ладони у меня остается моя брошка сойки-пересмешницы, которую мне подарила Мадж. Разглядываю ее, обвожу контур и откладываю в сторону. Маленькая круглая бусинка, лежащая в небольшой шкатулочке кажется мне знакомой. Я осторожно прикасаюсь к жемчужине и узнаю ее. Да, я провела много времени, сидя на кровати и разглядывая ее переливчатые узоры. Я осторожно вытаскиваю жемчужину из гнездышка и прижимаю ее к губам. Меня это успокаивает. Будто сам Пит целует меня своими прохладными губами. Ведь именно он подарил мне этот дар моря.
Я лежу, вспоминая все то, что произошло тогда, у берега моря, за пару часов до того, как я взорвала арену, и меня забрали в Капитолий. Вспоминаю, как мы вскрывали ракушки… А ведь именно Питу попалась та самая, с жемчужинкой. И как он, смеясь, объяснял Финнику, что уголь под очень сильным давлением превращается в жемчуг. Я улыбаюсь краешками губ, вспоминая ту историю. И свой первый приезд в Капитолий. Тогда глупышка Эффи именно так представила нас кому-то из Капитолийцев. Красота, порожденная страданием.
Я не знаю, что стало с ней и с Порцией. Кажется, их увезли из Капитолия в тот же день, что привезли меня. Мне хочется верить в это, потому что хоть я никогда и не была особа близка с ними, с меня хватит того фактора, что на моем счету больше половины Дистрикта 12. Мне становится нестерпимо больно в том месте, где когда-то находилось моя душа. Меня сломили, растоптали, размазали по стенке. Я давно перестала быть той, что готова защищать. Я слишком слаба, слишком устала.
Я сжимаюсь в комок, по-прежнему держа жемчужину у губ. И тут я понимаю, что моя майка начинает становиться мокрой. Я подношу руку к животу, потом смотрю на пальцы. Кровь. И мне сильно хочется спать. Я не чувствую боли, сладко зеваю, закрываю глаза, надеясь, что на этот раз навсегда.
========== Глава 16 ==========
POV Китнисс.
Я сижу, обхватив колени руками, и раскачиваюсь из стороны в сторону. Господи, как мне плохо… Количество морфлинга в последний раз было черезчур большим, потому что меня мучает слишком сильное желание принять новую дозу. Из-за того, что у меня разошлись швы, Сноу пришлось отменить интервью. И он перенес дату непосредственно Игр еще на три дня. Правда, все пять дней утекли как вода. Я лежала, привязанная к кровати длинными кожаными ремнями, не в силах пошевелиться. Мне достаточно быстро урезали дозы морфлинга, поэтому больше всего на свете мне хотелось умереть, чтобы больше не страдать ломкой и не испытывать жуткую боль.
Господи, а я-то думала, что прошла все круги ада еще тогда, в Казематах, а оказалось, что нет ничего ужаснее того, когда тебе кажется, что твое тело горит. Тридцать пять уколов в грудную клетку, чтобы у меня не болели ребра. Не знаю, но я была уверена, что я сейчас умру на месте от той боли, которую испытывала. Даже большая, на тот момент, доза морфлинга не сильно помогла. Интересно, что будет со мной на арене, ведь морфлинга не будет совсем… Наверное, я сплету веревку и повешусь на ближайшем дереве.
- Китнисс, ты идешь есть? – в комнату заглядывает Мерцелла и вдруг замирает, увидев меня, сидящей посередине ковра.
Я мотаю головой из стороны в сторону, показывая, что сейчас хочу двух вещей: либо морфлинга, либо смерти. Меня бьет дрожь, во рту все пересохло, но я не хочу просить дозу, потому что знаю, что сломаюсь без морфлинга уже завтра. Господи, почему же так плохо?
- Китнисс, детка, как ты? – обеспокоено смотрит она на меня, опускаясь рядом на ковер.
Надо же, не пожалела платья ради меня… Хотя все уши прожужжала нам с Финником о том, что оно стоит целое состояние. Мне с трудом верится, что она все же беспокоится обо мне.
Я неопределенно мотаю головой. Мерцелла поглаживает меня по голове, помогает подняться и ведет к кровати. Она закутывает меня в одеяло, даже целует в лоб.
- Я прикажу, чтобы тебе принесли ужин сюда, хорошо? – заботливо предлагает она, прежде чем выйти. Я киваю.
Как только она выходит, я подтягиваю колени к груди и начинаю вдыхать носом и выдыхать через рот, чтобы успокоиться. В голове все путается, меня все еще трясет. Но мне надо собраться.
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Моя мать – лекарь. Сестра ей помогает. Я – охотник. Я – трибут. Я – победитель. Я скоро снова попаду на арену. И я боюсь, что те, кто мне дорог, не выдержат этого.
- Как ты, Кит? – в комнату входит Финник.
Я поднимаю на него красные глаза. С ним можно не притворяться. С ним можно быть откровенной. Он видел меня и не такой. Да и я его…
- Как будто меня переехало поездом, - хрипло усмехаюсь я.
Он смеется, делая вид, что оценил шутку. Финник опускается на край моей кровати. Я сжимаю его ладонь.
- Что будет с нами завтра, Финн? – тихо шепчу я, привычно сокращая его имя, хотя знаю, что он терпеть этого не может. Плачу за то, что он позволил сократить мое. Мы оба предпочитаем полные имена.
- Честно? Я не знаю, - он делает вид, что не замечает сокращения. – Буду надеяться, что мы будем сидеть в тепле, с едой и водой и решать, что нам делать дальше.
Но мы оба знаем, что обманываем друг друга. Сноу отплатит за испорченное шоу очень жестоко. Ведь им пришлось отменить интервью из-за меня. Вместо этого покажут что-то типа сводки о каждом из трибутов. Будут упоминаться их умения, способности и преступления, за которые их приговорили к арене. Трибутам запрещено смотреть эту передачу. Ее даже не будут транслировать на наши мониторы. И я почти уверена, что не увидела бы там ничего хорошего о себе.
- Финник… - тихо зову я его. – Как ты думаешь… Как они?
Я шепчу это так тихо, что едва слышу свои слова. Но я знаю, что он меня услышал, потому что молчит. Финнику больно говорить на эту тему, а я затрагиваю ее довольно часто в последнее время. Я уже начинаю жалеть, что вообще спросила, но он вдруг отвечает:
- Знаешь, Китнисс, им сейчас плохо. Потому что они знают, куда мы скоро попадем.
- Им еще больнее чем нам, Финник, - зачем-то добавляю я. – Питу еще хуже, чем Энни. Потому что она уже смотрела на тебя по ту сторону экрана, а он нет. Мне кажется, что нет ничего страшнее того, чем смотреть на своих близких на арене. Когда ты там, как-то легче, не правда ли?
- Да, ты права. Легче переживать все самому, чем смотреть на своих близких. Спокойной ночи, Китнисс. Постарайся выспаться.
Он поднимается, целует меня в лоб и собирается уйти, но я удерживаю его за руку.
- Финник, удачи тебе, - зачем-то шепчу я, хотя прекрасно знаю, что увижу его на арене.
- И тебе, Китнисс.