Финник… От его имени мне становится еще больнее. Физическая боль от большой нагрузки, раздирающая мне ребра, куда-то уходит, уступая место душевным ранам. Как ты, друг? Где ты? Почему не здесь? Мне хочется плакать, но слезы сдерживает осознание того, что на меня смотрят дорогие мне люди. И тут же становится еще больнее, едва я вспоминаю о Прим и Пите. Как они? Надеюсь, что держатся. Надеюсь, что верят в меня. Надеюсь, что не смотрят на то, как мне плохо. Мне хочется, чтобы это все вдруг закончилось. Чтобы я больше никому не была нужна. Чтобы меня никто не ждал. Чтобы умереть с чистой совестью. Но я не могу бросить маму, Прим, Пита, Хеймитча, Гейла, Мадж, Сей с ребятами… Я не могу просто так умереть. Им ведь будет больно.
Я не могу оставить Финника совсем одного. Единственный человек, находящийся в радиусе пятидесяти километров от меня, которому сейчас не наплевать на то, что со мной происходит. Где он? Как он? Пережил ли сегодняшний день? Одергиваю себя – конечно, пережил. Это же Финник.
Поднимаюсь на ноги, вновь бреду куда-то в неизвестном направлении. В голове крутится только одно – нужно найти источник воды. Без нее я долго не протяну. Хоть у меня и полная фляга, надолго ее не хватит. Устало двигаюсь среди деревьев. Натыкаюсь на маленький ручеек и радуюсь, как ребенок. Пристраиваюсь у воды, снимаю тяжелый рюкзак. Собираюсь порыбачить, чтобы в сумерках развести костер. Прицеливаюсь, натягиваю тетиву, и тут начинают палить пушки.
Замираю в странной позе, загибая пальцы. Восемь раз. Всего восемь человек. Для первого дня это мало. Видимо, сказывается отсутствие профи. Трясу головой, отгоняя мысли о том, что среди убитых может быть Финник. Нет, он не умер. Я ловко выуживаю из пруда парочку рыбешек, собираю хворост для костерка возле ближайших деревьев. Едва пристраиваю добычу над огнем, как к моим ногам опускается серебряный парашют. Дрожащими пальцами развязываю узел, не понимая, что мне могли прислать. Раскрываю баночку и вижу небольшой листочек бумаги. На нем каллиграфическим и до боли знакомым почерком выведено: «Он к северу от вас, мисс Эвердин. Чем ближе вы будете подходить к нему, тем больше подсказок получите».
И тут же все понимаю. Да, это то самое изменение в Играх, о котором говорил Клавдий. Каждый из нас получит бумажку с сообщением о том, где находится напарник. Честно говоря, я рассчитывала на более подробные координаты, потому что найти человека не слишком просто по такому скудному направлению. И тут до меня доходит тот факт, что это маленькая записочка означает тот факт, что Финник жив. Мне хочется кричать от радости, но это было бы слишком неосмотрительно с моей стороны.
Я прикасаюсь рукой к вискам, закрываю глаза и тяжело вздыхаю. Почему-то мне становится больно, хотя я безумно рада тому, что мой напарник, да и просто близкий человек, жив. Сердце сжимается, мне еще сильнее хочется зарыдать. Я не знаю причины, не знаю, что вообще происходит со мной. Я разрушаю себя, часто плачу, истерю без повода. Да, психика у меня значительно испортилась с тех пор, как я попала в Капитолий. Интересно, что будет потом? Что я начну делать дальше?
Пока я думаю, рыба успевает слегка пережариться. Беру себе одну, остальные заворачиваю в пленку и засовываю поглубже в рюкзак. Тушу костер, затаптываю угли. Ем рыбу на ходу. Ищу дерево, на котором растет мох, чтобы определить, где находится север. Провожу рукой по шершавой поверхности, дышу полной грудью. Я не должна опускать руки. Я не должна нервничать. Я сильная… Точнее была. Когда-то.
Меня отрезвляет мысль о том, что Финник, сейчас, должно быть, уже ищет меня, а я тут прохлаждаюсь, рассуждаю о прелестях жизни. Мне почему-то становится стыдно. Я припускаю вперед, предварительно забросав кости от рыбы сухими листьями.
Я иду минут пятнадцать, прежде чем замечаю, что вокруг меня царит полная тишина. В этом участке леса нет ни одной птицы – я не вижу их гнезд на ветках, ни одного зверя. Воздух, кажется, звенит от напряжения вокруг меня. Мне вдруг становится страшно. Я стараюсь шагать как можно тише, но ветки все равно предательски хрустят под ногами. Тихо-тихо, но я все же издаю шум. Должно быть, если бы я была в лесу, полном звуков, я и не замечала бы собственных шагов, благо охота приучила меня ходить очень тихо. Правда, всё равно не так, как Гейл. У него настолько мягкая походка, что его никогда не возможно услышать. Даже в октябре, когда земля покрывается сухими листьями. Я помню, как поддразнивала его, говоря, что из него получилась бы прекрасная девушка с бесшумной походкой. Воспоминание заставляет меня улыбнуться.
Еще через три минуты начинаю верить в то, что здесь никого нет. И это, честно говоря, настораживает. Неспроста здесь нет абсолютно никого. На Играх ничего не бывает просто так. Мой мозг перебирает самые изощренные ловушки, которые только может вспомнить и придумать. Я зажмуриваюсь, отгоняя неприятные мысли. Нашла, чем забивать себе голову. Придумывать ловушки поизощреннее. Для кого, скажи на милость? Мало тебе твоего негласного счета жертв, который ты начала еще два года назад?
Я медленно и осторожно пробираюсь через лес, уже убежденная, что здесь одна, но все равно настороже. И не зря. Потому что они меня замечают. Я вздрагиваю от звука ломающейся ветки, автоматически выхватывая стрелу и заряжая лук. Быстро оборачиваюсь назад и вижу неестественно зеленые глаза, звериный оскал, длинную, как у собаки, морду и мохнатые уши. Стрела поражает переродка прямо в лоб, а я уже готова кричать от ужаса. Потому что такие собачки обычно не ходят поодиночке.
И тут я вижу остальных. Пока их только пятеро, но я уверена, что их намного больше. Я замираю лишь на мгновение, чувствуя на себе тяжелый взгляд. Резко срываюсь с места, петляя между деревьями, как заяц. Сердце бьется так сильно, что кажется, будто я вот-вот останусь без ребер. Ноги ватные, дышать становится невыносимо. Я слышу ритмичный стук лап за своей спиной. И тут же вспоминаю такие же частые, закономерные удары плетью, которые видела, которое получала сама… В ушах слышится свист, а мне теперь хочется не только кричать, но и плакать. Я закусываю нижнюю губу так сильно, что чувствую во рту металлический привкус крови. Снова вспоминаю кровоточащие раны во рту Сноу.
Я задыхаюсь. Ноги сводит. В боку сильно колет. Господи, я сейчас упаду. Но вместо этого я практически пролетаю под поваленным деревом, так некстати расположившимся на моем пути. Во рту пересохло. Рюкзак больно бьется о лопатки. Я устала. Я слишком долго бегу. И тут понимаю, что не знаю, куда и зачем я бегу. От них не убежишь. Они быстрее меня.
Я чувствую спиной их горячее дыхание и свист, с которым они втягивают воздух. Я больше не могу. Можно, я умру быстро и безболезненно? Можно, мою смерть не покажут в прямом эфире? Можно, мои родные не узнают о том, что мертва?
Я спотыкаюсь о дурацкий корень какого-то дерева, который не заметила на земле, и лечу в овраг. Понимаю, что мне уже плевать на то, что сейчас я умру. Господи, пусть мне только не будет больно! Я лежу на животе, уткнувшись носом в прелую листву, и жду. Только вот никто не приходит. Я больше не слышу ни топота, ни дыхания, ни свиста. Медленно переворачиваюсь на спину и вижу, что переродки бродят по краю оврага, в который я упала, но не подходят ближе. Они рвутся, мечутся из стороны в сторону, но не приближаются. Что здесь? Ловушка? Испуганно вскакиваю на ноги, по-прежнему не отрывая взгляда от гигантских собак. Вся свора вдруг разом поднимает уши, прислушиваясь, и убегает.
Я медленно поднимаюсь к краю злополучного оврага, тянусь рукой впереди себя и вдруг замечаю маленький мигающий квадратик в нескольких сантиметрах от моей руки. Надо же. Силовое поле. Как же я преодолела его? Провожу рукой за ним и понимаю, что поле на этот раз можно перейти. Я могу. А вот эти милые собачки – нет. Поэтому и не добрались. Поэтому не разорвали.