И на том их конце зияют Ответы.
Смахни же скорее.
И полетим дальше.
Думать чувства с 2019 по 2020
Back
Бодро забрасываю вещи в чемодан. Какой-то озлобленный ублюдок в последний раз пнул его ногой, и осталась очерченная вмятина. На память о людях, которые давненько не копали. За последний месяц я, в свою очередь, устал откидывать за спину горы умершей земли. Остановился всего на пару секунд, когда упёрся во что-то твёрдое и невыносимо звучащее при контакте с камнем.
Ты, наверное, приключенчески думаешь, что это клад.
Я же заранее знаю: там ржавая банка.
Но и этого времени хватило, чтобы запыхаться. На пути к своему месту в проходе.
Я на улицах Катманду. Бодро шагаю, растворяясь в химических элементах.
Я не приехал что-то открывать или фиксировать для удушливых телефонов.
Я даже подразумевающе не посидел на каком-нибудь обрыве с видом на горы, теперь уже оттеняющие устроенный человеком быт внизу.
С тех пор, как я родился, я не был спокоен. Но что-то в этих уличных специях, лоснящихся улыбках и настойчивом гудении колес есть, усмиряющее дух.
Сейчас я эмоционально заблокирован.
Добровольное самоконвоирование до безопасной точки.
Тяжелая ноша.
Примерно, как работа хирурга. Одно неверное движение или нарушение техники безопасности – и эта двадцати трёхлетняя крошка, страстно любящая задирать рукав выше локтя и впускать в себя всякого охотного, щедро поделится с тобой миром разной неизлечимой боли и тяжело преодолимых трудностей.
Но отверстие с ушко иглы я оставил.
Поэтому, переместившись в Лондон, словил себя на мысли, что сегодняшнее утро работников Макдональдса кажется мне дружеской воскресной погожей пробежкой под инди-музыку.
Было достаточно невыносимо.
Там я много читал.
И увлёкся решением задач.
Ровно до столкновения с реалией, что нельзя делить на ноль.
Ноль.
Порожек, за который не один ползущий, пытающийся идти, зацепился и распластался.
После я полетел на Север. Грелся собранным вручную чаем и подолгу молчал с людьми.
Гладил оленя, слезился от снега, кормил собак и смотрел единственно работающие государственные каналы, рассказывающие не про ту страну, не на том языке, не о тех людях, не в их домах и не на их работах.
Последней точкой перед возвращением стал дом.
Мой обессилено пытающийся не опираться на трость город, одолжающе горящий, ослабленно бегающий и, в целом, сильно поникший за время отсутствия достойной терапии.
Друзья, бокалы, рано звонящие родственники, оставшиеся далекими после преодоления 10 000 км, новые места и ноющие, как неправильно сросшаяся кость при смене погоды, старые ощущения в них.
Подержать за руку сестру.
Она такая пульсирующая.
Все остальное не важно.
Обнять мать моей матери.
Её слезы теряются в морщинах, которые я с детской жестокостью помогал зарабатывать.
Заполонила колючая нежность к её гордой сутулости.
Ещё пару лиц, телепатически сопровождающих меня время от времени.
Я их принял.
Но тащит назад.
Отсутствие дел, чем существующие дела.
Нежелание стоять.
Голым.
Видеть в себе мальчика.
Юношу.
Чаще старика.
Страх. Продуктивного сомнения, которое рано или поздно с собой что-нибудь приволочёт.
Чувства захваченного внутри пространства. Без согласия.
Раздражённость словом, которое много ниже человеческой сути и не закономерно охватывающее его полностью: государство.
Выдох. Короткий.
Приземлился. Грязные чемоданы безразлично проезжают мимо, полицейские звенят нецензурной лексикой и кобурой.
Таксист машинально машет.
Она ставит чайник, кладёт руки на поджатые плечи.
Рукав свитера щекочет шею.
Ключ в двери проворачивается дважды. Моею рукой.
Я остаюсь здесь, с тобой.
Чувство непрекращающейся тревоги не ново.
Ощущение не контролируемости всего себя не ново.
Раздражение от пустоты собственного досуга не ново.
Боль от слабости не нова.
Злость из-за маниакального анализирования прошлого и настоящего не нова.
Внезапное вдохновение и тугая заполненность силами, энергией, идеями не новы.