Повсеместно в сознании многих людей Римской империи, обреченных на пожизненную нужду и бедность, интерес к земному миру стал вытесняться интересом к загробному, потустороннему миру. Вера в продолжение существования души после смерти тела стала в римском мире общепризнанным элементом веры, и если власть предержащие воздавали загробные почести только царям и героям, то и среди простых людей начало утверждаться мнение о том, что они также могут, если вели достойную жизнь, стать после смерти равными богам. Росту интереса к потустороннему миру способствовал, как это часто бывает в периоды больших общественных потрясений, массовый расцвет различных нетрадиционных языческих культов и сект (в частности, египетских, сирийских и фригийских культов умирающих и воскресающих богов, культов Исиды, Митры и др.), астрологии, восточной магии и мистики. Эти религиозномистические настроения людей были поддержаны мрачными философскими воззрениями, провозглашавшими „низменный, греховный“ характер материальной природы человека и его возможность стать счастливым только через веру в Бога. Так, например, неопифагорейцы стали рассматривать материю, как зло, а Бога, как благо.
Своеобразным „философским отцом христианства“ стал еврейский религиозный философ, соединивший иудаизм с платонизмом, Филон Александрийский (ок.25 до н.э. – ок. 50 н.э), утверждавший, что зло связано с несовершенством материи, в которую нисходит божественная душа („тело – темница души“ и „бездна отделяет мир духовного от мира материального“), а цель человека есть преодоление материальной греховности через раскаяние и обращение к божеству, вплоть до слияния с ним в состоянии религиозного экстаза (от греч.extasis восхищение – состояние крайней степени восторга, доходящее до исступления). Филон и его последователи (неоплатоники и другие философы-идеалисты 3-6 вв.) были детьми своего времени, у них отсутствовали мало-мальски достоверные знания о человеке, и поэтому они не могли себе представить, что на самом деле „тело - не темница, а фундамент и источник души“, и, если между телом и душой лежит бездна, то она – бездна материи (материальных органов, тканей, клеток, молекул, электрических сигналов, полей), которая не разделяет, а, наоборот, соединяет душу с телом, дух с материей.
Выход и утешение в беспросветной жизни и страданиях народу обещала новая религия, впитавшая в себя и иудаизм, и восточную мистику, и идеалистические философские воззрения, и ожидания угнетенных масс в приходе мессии – христианство. Если в свое время буддизм в Индии предложил людям в аналогичной ситуации веру в их всеобщее „равенство в страдании“ и в возможность личного „спасения через освобождение“, то христианство предложило всеобщее „равенство в грехе“ и „спасение в христовой вере“ („равенство в Христе“: все христиане - „сестры и братья“), гарантировавшей верующим награду хотя бы после смерти – загробное блаженство в раю, а в виде наказания за безверие – страшный суд и муки ада. Важно, что это абстрактное равенство перед богом провозглашалось для всех племен и народов, без различия этнического происхождения и общественного положения, для свободных и рабов. Христианство, благодаря своим простым и доходчивым догмам о придуманном всеобщем „первородном“ грехе людей перед Богом, якобы унаследованном человеком от своих, нарушивших божественный запрет прародителей – Адама и Евы, о возможности спасения, избавления мира и каждого человека в отдельности от зла, греха, страданий и смерти через веру в мессию, спасителя Христа, второй приход которого в мир близок и неизбежен („время близко…бытъ вскоре…произойдет вот- вот…“ – убеждали праведники) и который якобы приведет к воскрешению мертвых и установлению на земле светлого и справедливого тысячелетнего“царства божьего – царства праведных“, стало уже к концу третьего века, несмотря на запреты, гонения и преследования властей, широко известным учением в Римской империи.
Заметим, что стратегия „награда – наказание“ за „веру – безверие“, возведенная в фундаментальную догму, делает религию агрессивной и опасной для человечества, что доказала история христианства и ислама, принявших такие догмы. Для сравнения, в буддизме нет такой догмы: здесь выбор пути – „освобождаться или не освобождаться“ – и ответственность за результаты выбора полностью лежат на самом человеке. К выбору его не направляют „кнутом“ или „пряником“, не пугают последствиями и не принуждают общественными и государственными мерами. Более того, в буддизме, в отличие от христианства и ислама, нет ересей и нет авторитета в вопросах веры – учения Будды, поскольку его можно познать лишь на собственной практике, а познавший становится авторитетом сам для себя. Поэтому буддизм не является, в отличие от христианства и ислама, религией насилия над человеческим духом, хотя, как и все религии, уводит его в сторону от истинного, здравомыслимого, естественнонаучного пути познания мира и самого человека. Важно также отметить, что христианство, подобно зороастризму, призывает верить в возможность некоего идеального, справедливого для всех, „доброго, без зла, праведного“ обустройства человеческого общества, причем не самими людьми, а потусторонними, божественными силами, в частности, „воскресшим“ Христом.
Этого „воскрешения“ верующие ждут вот уже два тысячелетия и будут, конечно, ждать его, если вдруг не проснется их разум, до естественного, космического конца жизни на Земле. Следует добавить, что само христианство за время своего существования не улучшило мир ни на йоту, но наполнило его новым злом – религиозной нетерпимостью и ненавистью, массовыми религиозными убийствами и войнами „за веру“, религиозными преследованиями свободомыслия и научного познания. Следует четко понимать, что „зло-добро“ в обществе зависит не от веры человека в потусторонние силы, а от потребностей, страстей и интересов самих людей. Если речь идет
0 том, чтобы уменьшить „сумму зла и несправедливости“ в отношениях между людьми, то это можно сделать только через познание и учет реальной, без идеализации и прикрас сущности человека, через разумную, гармонизирующую противоречивые интересы людей организацию общества, через создание для всех людей достойных условий развития, жизни и труда. И в этом деле людям не помогут, как поется в песне, „ни бог, ни царь и ни герой“. Добиться этого можно только собственными усилиями мысли, слова и дела, или, как продолжает песня, „собственной рукой“. Людям всегда следует надеяться и полагаться только на свои собственные силы, а не на приход мессии или вмешательство в земные дела выдуманных богов. Иного не дано.
В правление императора Римской империи Константина 1 Великого (306-337), основавшего в 330 г. столицу восточной половины своей империи – Константинополь – на месте античного торгового города Византия (отсюда пошло название всей Поздней Римской империи – Византийская), расположенного на берегу Босфора, христианство становится, наряду с древней, традиционной, римско-греческой политеистической религией с ее культом богов-олимпийцев во главе с Юпитером (Зевсом), героев- полубогов (например, Геракла) и новым, государственным культом императора (в этом культе император превратился из „первого гражданина“ в божество, требующее поклонения), массовым вероисповеданием на территории всей империи (в начале 4-го века его исповедовало уже около 10% населения империи [23]). Императорский миланский эдикт 313 г. даровал христианам свободу вероисповедания и возвратил им все ранее конфискованное в периоды гонений церковное имущество. Христианство превращается из гонимого учения – „церкви борющейся“ – в религию, приближенную к власти – „церковь торжествующую“, а вскоре, вытесняя и подавляя все другие вероучения, становится господствующей религией Римской империи – мировой религией, дополняющей мировую империю. Ортодоксальное христианство (от греч. orthos прямой, правильный + doxos мнение, одобрение = правильное мнение, т.е. официально одобренное и утвержденное церковными и светскими властями), или его восточная ветвь – православие (никейство), стало государственной религией империи в 380 г. в правление римского императора Феодосия I (379-395).