В моей жизни не было женщин, которые бы оставались милыми и хорошими всегда. Через пару месяцев встреч вся «красота» рассеивалась, а богатый внутренний мир так и не появлялся. Хотя у меня были и умные, и даже очень умные женщины, но с ними была та же петрушка — в конечном итоге не было за что зацепиться, не было ради чего напрягаться и стараться. Как там любят говорить всякие гуру женского духовного развития? Не совпадали, блядь, глубокие энергетические потоки и вся эта хуерга.
Мне казалось, что Очкарик, которая на «красавицу» тянула с трудом, изначально была не такая, как остальные. Что мы как-то сразу совпали и как-то сразу везде: любили читать одни и те же книги, любили покой и уют, любили смотреть на дождь, любили просто кататься на машине без всякой цели и слушать музыку. Даже мультики про джедаев смотрели с одинаковым удовольствием и потом долго их обсуждали, валясь в кровати.
Мне казалось… Нет, я был уверен, что сделал правильный выбор. Потому что сделал его осознанно, без принуждения, не потому что надо, ведь уже «прошло так много времени и подружки спрашивают, почему я еще без кольца?» Я выбрал женщину для себя, не идеальную для кого-то, но такую, как нужно мне.
И даже сейчас, когда она, как и остальные, снова стремительно превращается из принцессы в лягушку, не могу избавиться от навязчивой картинки в голове: счастливой испуганной улыбки и огромных заплаканных глаз, когда дарю ей кольцо. Тупо хочется улыбаться в ответ. Хрен знает почему. Прямо сейчас.
Я кладу ладонь на ручку двери и… все равно туплю.
Конечно, моя жена не превратилась в каракатицу, не окривела и вряд ли стала овощем, но до сих пор ли она — та самая девушка, на которой я женился всего пару часов назад?
И самое поганое — я до сих пор не знаю, что делать.
Меня поимели — будем называть вещи своими именами. Где-то подсознательно понимаю, почему она промолчала, хоть надеюсь, что сейчас Йени уже достаточно в себе, чтобы все рассказать сама. И сам я молодец — этого тоже нельзя отрицать. Если бы не поспешил, наверняка все это «тайное» стало бы явным в ближайшие месяцы.
Но.
Из головы не выходят слова ее матери.
Готов ли я к тому, что будет дальше?
Осторожно нажимаю на ручку, приоткрываю дверь и вхожу в палату.
Почему-то сразу бросаются в глаза идеально белые стены, окна, подоконники и даже мебель. Места здесь — хоть конем скачи. Хватает даже на маленький зеленый садив к углу, между столиком и креслом. Единственные темные мазки на всей этой невинности — картины на стене в геометрически ровных черных рамах.
На часах под «плазмой» — почти одиннадцать. Сюда мы приехали около шести.
Я нарочно не смотрю на кровать, которая, совсем как в американских фильмах, стоит посреди палаты, «головой» к стене.
— Дежавю, да? — слышу тихий голос. — Принцесса снова в башне, принц снова примчался ее спасать.
Поворачиваюсь.
И почему-то бьет в голову, как хук, к которому не успел подготовиться — она очень бледная. Какая-то почти серая. Наверное, поэтому покрасневшие веки кажутся такими… уродливо-ненастоящими. Словно неумеха-гример переборщил с драмой, и в итоге легкая милая припухлость превратилась в плохую попытку инопланетянина замаскироваться под нормального человека.
— Только на этот раз вместо принцессы — Баба Яга, — продолжает Очкарик.
Она пытается улыбнуться, пытается подбодрить сама себя.
Раньше я бы подумал: «Молодец, какой отважный карапуз, из последних сил барахтается». А сейчас у меня в голове торчат слова ее матери: «Она научилась хорошо притворяться… Она будет притворятся для вас…»
— Ну, давай все же будем честны. — Собственный голос звучит глухо и неприятно скрипит. — На Бабу Ягу ты не тянешь. Маленькая еще.
Ее руки лежат поверх одеяла.
Как-то очень бережно перебирает пальцами лепестки орхидеи. Наверное, одной из тех, что были у нее в волосах.
— Ты все знаешь, да? — На меня не смотрит, только как будто вздыхает и задерживает дыхание с приподнятыми плечами.
— Твоя мама рассказала.
Несколько раз качает головой и выдыхает.
Тихо, почти беззвучно.
Но это как серпом по яйцам.