Но мать так и осталась подругой. В хорошем смысле этого слова. Тем человеком, с которым могу даже бухой в доску поговорить обо всем и вместо упреков услышать рациональное замечание, что когда в нашей стране такие цены на трансплантацию органов, надо бережнее обращаться с печенью.
Но больше всего я ценю ее даже не за умение трезво постебать редкие приступы моих слабостей, а абсолютное невмешательство в личную жизнь. С кем я живу, с кем сплю, что у меня за женщины — она одинаково вежлива со всеми. И советы дает только когда сам их прошу.
В двух словах рассказываю об Очкарике: где познакомились, кто она, как проводили время и почему сейчас она спит в моей кровати после падения с лестницы.
— Ты знаешь ее десять дней, но забрал к себе? — Мать просто уточняет, правильно ли поняла.
— Типа того. — Почему-то только сейчас дошло, как наши с Йени реактивные отношения выглядят со стороны. Хотя, не по хер ли? Если бы меня волновало мнение окружающих, я бы никогда не «забил» тридцать процентов своего тела.
— И какие планы?
— Ма, слушай, ну какие могут быть планы? Поживем-увидим. Все, — гремлю ключами от машины, — присматривай за ней, а я поехал дергать тигра за усы.
Еще одна нестыковка: родители Очкарика тоже живут не на отшибе, а в старинном доме прямо посреди Смольного парка. Насколько я знаю, в таких вот «памятниках архитектуры» квартиры реставрируют с нуля и потом продаются за большие деньги.
Ладно, пора свыкнуться с мыслью, что малышка не так проста, как хочет казаться, но спрашивать ее об этом не буду. Мне глубоко по фигу, даже если ее семья окажется олигархами первой руки. Может, я и живу в своей деревеньке, но зарабатываю достаточно, чтобы хватало на хорошую сытую жизнь.
Перед тем, как зайти, еще раз прокручиваю в голове предстоящий разговор, пытаюсь предугадать несколько вариантов развития событий и готовлюсь выруливать из каждой. Главное, чтобы у меня дверь перед носом не захлопнули.
После звонка дверь долго не открывают, но, когда замки, наконец, щелкают, по ту сторону стоит хмурый и явно очень раздраженный отец Очкарика. Он знает, что я должен приехать — перед тем, как уснуть, моя писательница все же набралась смелости позвонить. Понятия не имею, о чем они успели поговорить меньше, чем за тридцать секунд, но малышка отдала мне телефон со словами «Он тебя ждет», свернулась клубком и почти сразу уснула.
— Здравствуйте, Владимир Юрьевич, — здороваюсь я, намеренно отступая подальше от порога. Входить внутрь не хочется. — Могу я забрать вещи Йени?
Он молча и долго смотрит на меня. Не рычит, не угрожает. Просто смотрит мне между бровей, и этот взгляд ощущается как прямая наводка двухстволки. Не самые приятные ощущения в моей жизни, но я знал, на что шел.
Подполковник выходит, достает из кармана пиджака сигареты, зажигалку. Закуривает, скупо предлагает мне, но я отказываюсь — травить себя никотином в мои планы точно не входит. Если уж так херово, лучше накатить и завалиться спать до просветления.
— Кто с ней, если ты тут? — спрашивает, опираясь на перила и глядя куда-то перед собой.
— Моя мать. Йени под присмотром, не переживайте.
— Поздно просить не переживать, — дымит подполковник. — Что у вас за хуйня такая скороспелая, Антон? Она маленькая и глупая, но ты-то вроде мужик серьезный, понимать должен.
Это не упреки, скорее констатация фактов.
— Я поступил так, как считал нужным, — отвечаю я, не испытывая ни малейших угрызений совести.
Он все-таки смотрит на меня, но о чем думает — хрен разберешь за этими клубами дыма.
— Ты понимаешь, что она — особенная? — Отцовская любовь не дает сказать «странная» или «придурковатая». Это хорошо слышно по интонации. — Что не девочка на раз?
— Я забрал ее в свой дом не для разового перепихона.
И еще один взгляд, но на этот раз как будто даже с одобрением.
Полковник заканчивает курить, заходит в квартиру и возвращается уже с двумя небольшими спортивными сумками и телефоном. Вручает вещи молча. И когда я забрасываю одну сумку на плечо, говорит:
— Береги ее, Антон. Ничего не говорю потому что повода нет. Надеюсь и не дашь. Обидишь мою дочку — тогда и разговор будет другой.
Могу сказать, что не обижу, что не совсем уж тупой долбоеб и понимаю, во что лезу по собственной воле, но двум взрослым мужикам все эти слова на хуй не нужны.
Как и пустые обещания.
Глава тридцать шестая: Йен
Первое, что чувствую, когда открываю глаза — покой.