На самом деле, грызет другое. Даже не грызет, а, скорее, заставляет чувствовать себя лягушкой под микроскопом. Йен не должна была в первое же свидание вывалить, кто ее отец, сколько у нее денег и на каких счетах. Но врать про съемную квартиру… Хотела проверить, свяжусь ли с ней, если она «как все»? Да мало ли я видел этих олигархов, чтобы бегать за сомнительной выгодой стать приживалой в богемной семье?
— Твои вещи и лекарства, — протягиваю то и другое. — Переодевайся и беги вниз. Я кексы привез.
— Те самые? — Зеленые глазища, покрасневшие и потускневшие от слез, внезапно вспыхивают.
— Вот уж не уверен, вдруг, мне память отбило.
Приятно, когда на кусок шоколадного бисквита в глазури реагируют так, вроде приволок обломок луны.
Мы ужинаем втроем. Получается спонтанно и по-домашнему. Болтаем обо всякой ерунде, смеемся, мама рассказывает, каким я был в детстве, малышка смеется и даже прекращает закрывать рот рукой, когда смущается.
Мама наотрез отказывается, чтобы я отвез ее домой, так что провожу ее до такси, по дроге слушая наблюдения.
— Антон, будь с ней аккуратнее. Такая… чудная она. — Чмокает меня в щеку, гладит по плечу и с теплой улыбкой добавляет. — И очень славная. Не просри.
Очкарика застаю за загрузкой тарелок в посудомоечную машину. Замечает меня и быстро поправляет волосы, потому что ее вездесущая заколка снова уползла куда-то на строну.
Да, чудная. Да, «с приветом». Да, с инфантильными реакциями, но при этом в чем-то очень уж взрослая. Как будто ученые сшили старушку и школьницу, и то, что проклюнулось из Франкенштейна, запихнули в эту белокурую голову.
Зато Наташка абсолютно понятная, прямая и предсказуемая. Не стеснялась, когда я озвучивал вещи, которые хотел бы сделать с ней в постели.
Только хорошо мне с этой, замороченной.
— Наши бывшие расходятся, — говорю я, когда Йени включает программу и поворачивается ко мне.
— Что? — Морщит лоб. — Откуда ты знаешь?
В двух словах, не вдаваясь в подробности, рассказываю о Наташкином звонке, о том, что снял для нее квартиру. Об остальном умалчиваю. Не надо валить на Очкарика с ее сотрясением гору инфы, которую она может трансформировать черт знает во что.
— Подумал, что ты должна знать, что я с ней виделся. Не по своей воле. Так получилось. И хуев натолкать ей не смог. Надо еще прокачать мудачество.
Очкарик долго молчит. Стоит в паре шагов от меня с опущенными руками и колченогими попытками спрятаться за «ниочемной» улыбкой. Потом сдается, подходит и несмело, кончиками пальцев, притрагивается к моей ладони.
— Спасибо, что сказал, Антон. Ты поступил как настоящий мужчина. Я… — Заикается, мотает головой, как будто тут есть целый театр зрителей, перед которыми ей совестно за испорченную роль. — Я очень тобой горжусь.
Я пячусь, опираюсь на край стола и притягиваю ее к себе, сжимаю ногами узкие бедра.
Запускаю пальцы в растрепанные волосы, склоняюсь к губам, которые малышка раскрывает с жадностью и голодом.
— С поцелуями у нас сложилось, — еле слышно повторяет она. — Хочу их много, много, много…
Провожу языком по ее губам, усмехаюсь, когда она неловко, но с рвением прилежной ученицы ловит его ртом и посасывает.
— Малыш, как ты себя чувствуешь? — Пусть скажет что-то обнадеживающее.
— Чувствую себя достаточно здоровой для… всего. — Все же краснеет, смущается от собственной смелости.
Я целую ее глубоко, цепляюсь языком за язык.
У нее сбивается дыхание.
Ладонью вниз, по животу, который Очкарик втягивает от малейшего прикосновения.
Ниже, до пупка, по лобку.
Между ног, надавливая пальцами на спрятанный за парой слоев ткани клитор.
Она вытягивается, приподнимается на носочки и выдыхает с коротким стоном.
Все, на хер все и всех, пора посмотреть, как она будет кончать от других «поцелуев».
И я даже не хочу ничего в ответ. Лишь бы покричала. Громче, чем в душе.
Massive Attack — Teardrop
Я чувствую, что она напряжена. Натянута под одеждой и остро реагирует на каждое прикосновение, хоть очень искренне и старательно храбрится. Спешить с ней точно нельзя, потому что Очкарик до сих пор сторонится любого вторжения в личное пространство, а то, что я собираюсь с ней сделать — очень личное и интимное для многих женщин. Не каждая раскрепощенная готова раздвинуть ноги и подпустить мужчину настолько близко, а здесь целая куча комплексов и железобетонная уверенность, что с ней не все в порядке.