К счастью, я никогда и никому не признавался в любви. Слишком я циник для всего этого ванильного… гммм…
Очкарик делает странное па ногами, подмахивает головой, поворачивается — и, замечая меня, подпрыгивает на месте. Быстро стаскивает наушники, пытается восстановить дыхание, но грудь высоко и часто поднимается под одеждой, выуживая из меня парочку острых фантазий уровня «21+».
— Я… тебя не слышала, — пытается оправдаться и прикладывает ладони к горящим щекам.
— Я старался остаться незамеченным, — успокаиваю ее, потому что вид у Очкарика такой, что вот-вот грохнется в обморок от стыда. Видимо для некоторых женщин секс с мужчиной — не повод перестать стесняться даже совершенно обычных бытовых вещей. — Классно танцуешь. А можно попросить то же самое, но медленнее и под соответствующую музыку, приват, для уставшего майора?
— Антон! — Йени ошарашенно хлопает ресницами. — Прости, пожалуйста, я… Просто… В общем…
— Творческий процесс? — подсказываю я. Где-то читал, что все великие писатели были «с приветом». Кто-то даже любил писать совершенно голым.
— Я придумала книгу! — Она скачет на месте и громко, с каким-то оглушающе искренним восторгом хлопает в ладоши. А потом вдруг замирает, улыбка медленно тускнеет на губах, и Очкарик вдруг очень серьезно говорит: — И еще… нам нужно кое о чем поговорить.
Я стряхиваю пальто на диван, подхожу к ней и, пока ее восторженное выражение лица совсем не исчезло, вкладываю в ладони свой подарок. На всякий случай придерживаю ее ладони своими, сжимаю для уверенности, что это — не импульсивный поступок, а то, в чем я совершенно уверен.
Глава сорок шестая: Антон
Очкарик медленно разжимает пальцы, косится на коробочку, словно на маленькую гранату, чека от которой осталась в моих руках.
— Это что? — Вопрос такой тихий, что читаю его по губам.
— Посмотри и узнаешь.
— Это мне? — нарочно тянет время.
— Другой женщине, который бы я хотел это дать, и близко нет.
— Антон… — Она морщит лоб, огорченная отсутствием прямого ответа на свой вопрос.
— Тебе-тебе, — сдаюсь я. — Открывай уже.
Йени потихоньку, как будто боится случайно выпустить из ящика Пандоры все печали человеческие, приподнимает крышку. Моргает. Закрывает. Снова моргает и икает.
О любви между нами говорить точно еще очень рано, но уже сейчас я готов подписаться под тем, что ее вот такие смешные реакции вызывают у меня искреннюю довольную улыбку.
— Там кольцо? — переспрашивает Очкарик.
— Вроде да, что-то похожее.
— Там кольцо, — теперь уже не вопросительно, а как будто ставит точку под тем, что у нее не случились галлюцинации. — Оно… помолвочное?
— Ага.
— И… ты даришь его мне?
Я пару секунд делаю вид, что размышляю над формулировкой, а тем временем открываю коробку в ее руках, достаю кольцо и молча надеваю на безымянный палец. Надо же, и с размером угадал как раз. Скажем спасибо моей наблюдательности.
— Малыш, давай поженимся?
Она снова икает.
— Мне уютно с тобой, тебе безопасно со мной. Вместе у нас получается спокойно и комфортно. Ты умеешь заниматься домом, я неплохо зарабатываю и буду обеспечивать семью. Жить будем здесь. Летом планирую брать «Мини», если сдашь на права — будешь кататься в город к родителям, когда захочешь. О детях подумаем через пару лет.
Ей нужно время, чтобы переварить мои, совсем не похожие на романтическое предложение руки и сердца, слова. По крайней мере, я не сказал ни слова не правды, озвучил все то, на что опирался сам, когда пришел к логичному решению о браке.
— Звучит, как предложение о сотрудничестве, — наконец, нарушает молчание малышка.
— Оно самое и есть. Прости, что без соплей и клятв любить тебя до крышки гроба. Я надеюсь, что мы проживем долгую спокойную жизнь, так что пока не очень хочу готовиться к земле.
Она нервно смеется, кончиком пальца трогает камень и одергивает руку, как будто от горячего.
— Извини, что не такой большой, чтобы увидеть с Марса, — без намека на сожаление говорю я, — но он настоящий.
Почему-то девочкам важно знать, что мужчина готов ради них на такие финансовые подвиги.
— Мне все равно, даже если бы это был осколок с висюльки люстры твоей бабушки, — шмыгает носом Очкарик, делает шаг, обнимет меня крепко — чуть не душит.
Чувствую влагу на щеке, всхлип, который проходит волной по всему щуплому телу, и обнимаю ее в ответ. Почему-то даже не сомневался, что выдаст что-то совершенно ванильное. Все же она точно немного без царя в голове, и пора привыкать не мерить ее реакциями других женщин. Это и хорошо, и плохо, потому что «читать» Очкарика может быть сложнее, чем я думал.