Мы молчим еще пару минут. Йени отворачивается и дышит куда-то в сторону, обнимая себя за плечи. Замерзла? Обнять бы ее, чтобы успокоилась, а уже потом разговаривать с холодными головами. Но еще одно чутье — ее пока лучше не трогать. Это минное поле сперва нужно прочесать металлоискателем.
— Этот мальчишка ко мне привязан, — пытаюсь говорить спокойно и по фактам. — Я не самый хороший в мире мужик и в общем-то, если откровенно, не вижу себя в роли отца, но умею находить с детьми общий язык. Когда мы с Наташей сошлись, у нее были большие проблемы с бывшим. Она сама все тянула, что-то там пыталась с него выбить, но без толку. Леша своему родному папаше на хрен не сдался, а мальчишке шел четвертый год, ему была нужна мужская рука. Я как мог, помогал. Он привязался. Мы хорошо ладили.
Очкарик молчит.
— У этого пацана очень непростой характер и куча проблем и пробелов в воспитании. В том числе и потому, что его мать — та еще «гуру психологии», хоть она учит его быть пробивным, настойчивым и вот это вот все.
— Почему я не удивлена? — едко иронизирует Йени. Впервые слышу от нее такой очень жесткий тон без намека на попытку сгладить и прикрыть обиду шуткой. — Я ошиблась, или этот наученный пробивной ребенок пять минут назад пытался вас помирить?
Даже если бы я хотел как-то скрасить эту попытку взять нас за руки — мне нечем это делать. Потому что именно это Леша и делал. Как в общем делал всегда, когда мы с Наташкой ругались и разбегались каждый в свой угол. Дети удивительно чутко подмечают эти вещи.
— Да, пытался. Казнить его за это?
Она бросает косой взгляд в мою сторону и снова отворачивается.
Разговор у нас будет точно не из легких.
Глава пятидесятая: Йен
Я прекрасно осознаю, во что может вылиться эта попытка защитить свой хрупкий мир за стенами и без того трещащей по швам башни. Антон дал достаточно подсказок, чтобы понимать всю степень «тяжести» его характера.
Даже мысленно готовлюсь сказать что-то в ответ к кольцу, которое он попросит вернуть вместе с предложением.
Но когда я увидела их втроем…
Мою до сих пор не пришедшую в порядок голову перетягивает болезненными спазмами.
Мой психиатр так много раз говорила о необходимости уметь говорить о том, что заставляет меня испытывать дискомфорт и душевную боль, а я так часто ее не слушала, что прямо сейчас хочется поклониться в ноги ее призрачному образу.
Жаль, что все это — разовая акция, и скоро мой язык снова может оказаться в том самом темном и неприятном месте. Но хотя бы в этой ситуации я должна — ради себя и ради него — довести начатое до конца.
Хотя бы попытаться.
— Антон, пожалуйста, просто увидь это моими глазами. — Делаю глубокий вдох, морально настраиваясь на любую, даже самую неприятную ситуацию. — Твоя бывшая — она везде. Она могла запросто заявиться к тебе домой в семь утра. Могла извалять тебя в грязи перед Викой, прекрасно зная, в чьи уши выльется все это… дерьмо. Она, уже в статусе чужой жены, начала вешать на тебя свои проблемы. И ты их решил.
— И все тебе рассказал.
— А я поблагодарила за честность, — соглашаюсь в ответ. — Но ты же понимал, что мне это может быть неприятно? Что я промолчала и поняла, потому что не хотела конфликта, который дался бы нам обоим разбитыми нервами. Обычно женщинам неприятно, когда даже спустя три месяца разрыва бывшая ведет себя так, словно у нее пожизненный патент на этого мужчину. Тем более — бывшая, теперь уже чужая жена.
— Йен, слушай, — Антон морщит нос, — а можно как-то без вот этого менторского тона? Проще и по сути?
Мне снова хочется спрятаться от этого разговора. Как будто совершила смертельный грех.
Но я и правда говорю немного как мой психиатр. Не нарочно. Само получается. У нее так хорошо получается раскладывать все по полочкам — и мне невольно хочется донести все и ничего не упустить.
Слушать, наверное, не особо приятно.
— Твоя бывшая знает, как ее сын к тебе привязан? — Дожидаюсь его короткого кивка и продолжаю. — Знает — и все равно привозит. Ты же понимаешь, с какой целью?
— Да мне срать на ее цели, — снова огрызается Антон.
— А мне на что насрать, чтобы развидеть, как эта святая невинность пыталась вас помирить? Прости, что не могу умиляться ни на ребенка, ни на его мотивы. И прости, что мне эгоистично хотелось, чтобы твоя эпопея с бывшей, наконец, закончилась, а не сменила игровое поле.
Я говорю спокойно, но внутри меня все расшатало до состояния черных мошек в глазах, и будет просто чудо, если не грохнусь в обморок по крайней мере до того момента, пока мы не выяснить отношения. Лучше бы, конечно, на положительной ноте, но надежда на это тает с каждой секундой.