— Сегодня — Генка. Завтра — я. Потом опять Генка.
— Потом опять ты.
— Необязательно, — возразила она. — Твоё место — тут.
В камере было… нет, термин «камера» здесь не совсем корректный, ведь даже не заперто. В общем, в отсеке находилось человек десять. Одни лежали, другие сидели на нижних койках или у дальней стены. При нашем появлении они не шелохнулись — очевидно, слышали шаги издали.
Всю дорогу я не просто рассматривал обстановку — прикидывал варианты побега. Не понимаю, как такие здоровенные «катакомбы» упрятали в центре Петербурга. Факт в том, что сами по себе они полностью изолированы от улицы. Ни доступных для залаза вентиляций, ни каких — либо намёков на коммуникации с остальным миром. Ну, кроме разве что условного входа: там, где меня допрашивали, было ещё несколько дверей. По логике, другой конец тоннеля тоже должен сообщаться с внешним миром: подобное могли возвести для складов — а значит, с расчётом подъезда транспорта. Хотя когда это строилось — то? Уж не вместе ли с самими домами? А это могло быть и сто, и более лет назад.
Рвануть дальше прямо сейчас? Девчонка едва ли меня догонит. Может, конечно, второй конец тоннеля замурован или охраняется, и всё же…
Сделал вид, что шагаю в отсек, и тут же побежал в сторону. Секунда, две, три — скорость только набираю. И вдруг — падаю. Тело сковывает парализующей болью. При падении ободрал щеку: не смог выставить вперёд руки.
— Глупенький, — грустно вздыхает Ассоль, медленно приближаясь, и вместе с ней нарастает потрескивание электрического телескопа, который только что показал свою мощь. Выходит, она им на расстоянии выстрелила? — Вставай. Не бережёшь ты себя. Только зря силы расходуешь, а они тебе пригодятся. Нарвёшься на Генку вместо меня — ходить потом не сможешь. Оно тебе надо?
— Мне надо только одно. Выбраться отсюда, — прошипел я. Руки и ноги повиновались с трудом, всё тело пульсировало болью.
Ассоль наклонилась, с силой дёрнула меня за пояс джинсов, потянула вверх, помогая встать. Её голова оказалась рядом с моей.
— Тогда делай это не так тупо, — прошептала она сквозь зубы.
Сказанное можно было расценить и как злобу, и как намёк. Впрочем, какой тут намёк, если минутой ранее она долбанула по мне электричеством?! Сказал бы я, что сделал бы при случае с её палочкой, но решил не нарываться на новые проблемы.
— Иди, — коротко бросила она, кивнув на указанный ранее отсек.
Ишь ты, какая. Первой не идёт, не говорит следовать за ней. Ждёт, чтобы я теперь сам пошёл. В её взгляде мне то и дело мерещится надежда, но потом я вижу, как лицо её хмурится.
Какое тут всё странное. Допрос без наручников, заключённые без запертых дверей. В чём — то даже закономерное окончание сегодняшнего безумного дня. В этом смысле я, конечно, спасся от таинственных преследователей, вот только попал в руки отморозков, не стесняющихся эксплуатировать рабов в центре Петербурга. И неужели о них никто не знает?
Делать нечего — прошёл в отсек. Все тамошние смотрели на меня. Ну не «вечер в хату» же говорить? Не тюрьма ведь, как я понимаю. И всё равно мысли вертелись мрачные: если дать слабину вначале, потом так и будут считать слабым. Я здесь надолго задерживаться не собираюсь, но тем не менее каждое действие нужно совершать рассудительно.
— Спать будешь тут, — Ассоль показала на вторую по высоте койку у входа.
На бетонном каркасе лежал фанерный лист. На этом всё. Ни матраса, ни подушки, ни одеяла.
— Как тут спать — то?
— Лёжа, — донеслось из глубин комнаты. Мне это не понравилось.
Ассоль злобно сверкнула глазами, но ничего не сказала. Постояла, словно хотела что — то сообщить, потом резко развернулась и ушла.
Ответственный момент. Первое впечатление — как известно, зачастую самое важное. Молча залезть на полку? Отлежаться после пережитого не помешает, конечно. Однако непонятки с коллективом оставлять на потом тоже не стоит.
— Кто сказал «лёжа»? — спросил я, сделав шаг вглубь отсека.
— Я сказал, — донёсся голос того, кто лежал на третьей, самой высокой полке у дальней стены.
Я молча подошёл. Тусклый свет — на высоком потолке лишь одна лампа — позволил мне разглядеть, что собеседник лежит не на голой фанере. Голову подпирал набор какого — то тряпья, и, кажется, было даже подобие одеяла в виде простыни.
— Ты — то под голову что — то мягкое стелешь, — сказал я.
— Ну а ты, стало быть, вообще гладко стелешь, — тут же ответил он, шмыгнув носом, и моментально принял сидячее положение.
Рыжие волосы, синяки под глазами. Он был старше меня максимум на пару лет.