Но еще глубже, чем неизменно проявляющаяся славянская основа, лежит основа фракийская — широкого сообщества народов, составляющих субстрат всей карпатско-дунайско-балканской цивилизации. Фракийцы, как утверждает Антон Дончев (написавший несколько эпическо-мифических фресок о том, как рождалась его страна, и без неприязни говорящий даже о турках), — это океан; протоболгары, гуннугундуры и оногуры, пришедшие с Каспийского и Азовского морей, — волна, взволновавшая воды этого первоначального океана, славяне — это земля и терпеливая рука, разминающая ее и придающая ей форму: современные болгары — результат смешения всех трех элементов.
Постоянное обращение к истокам, хотя еще Ницше разоблачил бессмысленность подобного занятия, — топос болгарской культуры, колеблющийся между шутливым кокетством и искренним пафосом. Сегодня внешнее сходство с протоболгарами — повод для заслуженных комплиментов, а ведь всего сто лет назад профессор Розье относил протоболгар к самоедам. Как бы то ни было, существует узнаваемый тип симпатичного внушительного болгарина: достаточно взглянуть на высоких печальных охотников на картинах самобытного художника Златю Бояджиева, на его каракачанских кочевников — задумчивых, величественных, опирающихся на посох, словно цари-пастухи.
Болгарская литература развивалась под знаком эпики до 1956 года, когда дорогая сталинизму эпическая монументальность постепенно дала трещину. Димитров, мумия которого, как и мумия Ленина в Москве, выставлена в Софии словно для проведения некоего азиатского ритуала, в письме, написанном 14 мая 1945 года и обращенном к Союзу писателей, возложил на литературу образовательную и воспитательную роль, по его замыслу, вся национальная литература должна была развиваться в одном направлении. Сегодня картина изменилась: в Болгарии не было Пражской весны или Венгерской осени, здесь (по крайней мере, официально) нет диссидентов и ревизионистов, однако апрельский Пленум 1956 года, выступление Живкова перед молодежью в Софии в 1969 году и X Съезд партии 1971 года (ограничимся главными событиями) решительно изменили положение в литературе. Сегодня болгарский роман в лице Ивайло Петрова добродушно подсмеивается над назидательным официальным оптимизмом: взять, к примеру, замечательный рассказ «Лучший гражданин республики» — историю хорошего человека, которого после присуждения ему почетной награды перемалывает бюрократическая машина. Кто знает, можно ли считать бедного дядюшку Анчо, растерянного и смятенного из-за свалившихся на него почестей и связанных с ними обязанностей, потомком протоболгар.
7. Македонский вопрос
Долгое время Болгария, опираясь на политические и этнические доводы, претендовала на Македонию: об этом свидетельствуют и кровавые страницы истории, и полные страсти страницы литературных произведений. Македонский вопрос можно свести к истории господина Омерича, которую рассказал мне Вандрушка. Омерич, носивший эту фамилию, когда в Югославии была монархия, при болгарской оккупации в годы Второй мировой войны стал Омеровым, а в Республике Македония, входящей в Федеративную республику Югославия, — Омерским. Вообще-то, его звали Омер, он был турком.
8. Зеленая Болгария
Козлодуй. Здесь Христо Ботев, захватив в 1876 году поднимавшийся по Дунаю пароход «Радецкий», вместе с двумя сотнями бойцов высадился на болгарской земле, дал сигнал к началу восстания и вскоре после этого погиб в бою. Было ему двадцать восемь лет. Романтический поэт-революционер, рассказывавший в своих стихах о том, что на закате он слушает, как Балканы запевают гайдукскую песню, мечтал одновременно о национальном и о социальном освобождении во имя братского союза всех балканских народов и общей религии человечества. Он считал революционным классом крестьян в соответствии с демократической традицией болгарского земледельческого популизма, укорененной среди мелких землевладельцев-крестьян и куда более распространенной в Болгарии, чем в близлежащих странах, где господствовали крупные помещики.