— Ты, Павло, одно запомни, — уже строже взглянул на него Максим, — мы не против народов воюем, нам жить с ними, а против захватчиков, что шли разорять нашу землю, против их армий. Вот их уничтожать — то святое дело.
— А с теми, что грабили и сейчас не в армии, с ними как? Как Матвей? — повернулся он к Козарю.
— Я, как Максим, как все…
— Они тебя живьем жарили, а ты их уговаривать? Не деритесь, мол, мы хорошие. Да после того Оленка домой на порог тебя не пустит.
— Перестань, Орлай! — повысил Максим голос. — Всем приказываю, — оглядел он разведчиков, — врага бить нещадно, а мирных жителей вовсе не трогать.
— Простить им отца, простить Василинку? Ну, нет! — загорячился Павло.
Не вмешиваясь, Зубец молча прислушивался к разговору. С венграми он встречался не раз, и вояки они злые. Чего жалеть их в самом деле? Дюже они жалели нас под Сталинградом? Оттого и не противореча командиру, в душе он был на стороне гуцула.
— Павло! — грозно привстал Якорев, — слышал приказ. Думай лучше. Месть — дело святое. Громить их армию, их фашистское государство — вот месть! А народу — народу свети, чтоб видел лучше.
Видя, как побледнел и притих Павло, Голев от души ему посочувствовал. Конечно, Тарас одобрял Якорева, но понимал и чувства гуцула. Венгры и несправедливость — для него одно и то же. А ему говорят, будь справедлив. Не так-то легко ему разобраться и не только ему. А Максим горячится, да еще говорит как-то по-газетному. Конечно, он командир, и сейчас ему некогда рассусоливать. А тут подушевнее надо, поглубже.
— Иди-ка сюда, сынок, — запросто окликнул он Павло, — и не хмурься, — взял он гуцула под локоть, когда тот подле него опустился на траву: — Командира и понимать, и слушать надо.
— Я не против командира — против мадьяр.
— Ну, ну!
— Я им все припомню, — сжал кулаки вспыльчивый гуцул.
— Эх, сынок, сынок, — с сожалением произнес Голев, — голова у тебя горячая, а сердце холодное.
— Это как понять?
— Теперь все изменилось, Павло, — убежденно продолжал уралец. — Ты уж не просто гуцул — сын маленького героического народа. Ты сын великой страны. Понимаешь, родной сын. У тебя большая мать-родина. Первая в мире советская держава! Первая! И ты ее воин. Это же понять надо. Куда б ты ни пришел теперь, в тебе видят советского солдата, значит — самого честного и справедливого. А ты убивать!
В душу Павло проникла смутная тревога, там все смешалось: и жажда мести, и гордость за все советское, что стало близко и дорого; и боль за отца, убитого мадьяронами, и гнев за сестру, угнанную немцами. Много мыслей и чувств атаковали его душу, то бессильную защищаться, то яростно возмущенную и готовую к любой борьбе. А Тарас Григорьевич все говорил и говорил, и слова его еще больше разжигали эту борьбу в душе.
— И еще пойми, — убеждал Голев, — вот в руках у тебя автомат, новенький, самый лучший. Знаешь ли, кто его сделал тебе?
— Ну, рабочие на заводе… — неуверенно сказал Павло.
— Не только они, — вздохнул Голев. — Летчики облетали всю Сибирь, пока не нашли белую тайгу. Ведь береза нужна. Лесорубы отправились за тысячи верст, жили в снегах, заготовляя лес. Уральские горняки добывали руду, металлурги переплавляли ее в отменную сталь. А сколько дел у конструкторов, у технологов. Оружейники дни и ночи вытачивали и штамповали детали, собирали их, пока не получился вот такой автомат. Понимаешь, заняты сотни, тысячи людей. А возьми пулемет, пушку, танк с самолетом. Там еще сложнее. А хлеб, а мясо, а сахар, что получаешь ты. Этим тоже заняты тысячи, чего там, тысячи, миллионы людей. А зачем? Неужели, чтоб убивать всех подряд? Нет, сынок, защищать свою страну. Защищать в мире все высокое и честное. Делать, чего никто никогда не делал. Понимаешь, что за оружие в твоих руках. Оружие чести! Им даже мстить нужно честно, справедливо.
Павло не сводил глаз с Голева и хорошо понимал, это большая правда. Но вокруг была чужая земля, с которой к нему в дом пришел жестокий и вероломный враг. Сколько несчастий принес он закарпатским украинцам. Это тоже правда. И как же примирить ему эти две правды?
Дозоры дали сигнал, и разведчики тронулись дальше.
Слово «мадьяр» можно перевести на русский как «дитя земли». Мадьяры — дети земли. Трудно сказать, как объяснить происхождение слова исторически, но смысл его ясен.
Свыше тысячи лет назад пришли сюда венгры-кочевники. С ними слились населявшие страну авары, некоторые славянские и другие племена. Пришлые кочевники постепенно перешли к оседлости и создали обширное государство. На них сильно сказалось влияние славян, распространилось христианство. Затем наступили века турецкого ига, сменившегося порабощением австрийскими Габсбургами. Ни восстание Ракоци[8], ни знаменитая венгерская революция[9] не принесли народу освобождения.