Они от души рассмеялись и, обнявшись, пошли отдыхать.
Глава четвертая
ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА
Из окон Королевского дворца виден чуть не весь миллионный город. Миклош Хорти долго, мучительно долго не сводил с него глаз, и все же ничего не видел.
Власть и слава! К этому он привык, как привыкают к силе собственных рук или к ласке женщины. Но отчаяние! Оно просто сжигает его давно заледеневшую душу, лишая всяких сил и надежд. За все двадцать пять лет регентства с ним не случалось ничего подобного. Власть изо дня в день множила славу, слава распаляла власть. Теперь же все прахом.
Город казался ему серым и тусклым, даже парламент, будто воткнувший в небо шпили своих башен, обычно радовавших его извечным блеском и строгим величием. Низкие облака спускались чуть не к самому куполу, вздымавшемуся над залом заседаний палаты депутатов.
Может, лучше заручиться их решением? Он даже усмехнулся: их решением! Как и всегда, решать он будет сам. Его «демократия» в том и состоит, что он никогда не связывал себе рук, связывая их всем остальным.
Еще молодым морским офицером, будучи флигель-адъютантом у Франца Иосифа, он на всю жизнь поверил Ницше. Великие люди — вот цель истории. А массы и все их жалкие апостолы — только средство в достижении этой цели. Сам он чтит лишь высшую касту, ее власть, ее славу. Все остальное — достояние рабов, серой массы. Нет, он помнит, как говорит Заратустра. Главное — он сам, и какое ему дело до всех остальных. Власть! Разве есть большее наслаждение в жизни! Сколько он помнит себя за минувшие семьдесят шесть лет, он никогда еще не поступился своей властью.
Было, он признавал лишь Франца Иосифа. Все остальное трепетало перед ним, Миклошем Хорти, флигель-адъютантом императора. После его смерти он стал командующим флотом с титулом адмирала. Подавив тогда восстание в Каттаро, он впервые познал оргию власти. А получив командование над контрреволюционной венгерской армией, он нетерпеливо ждал своего «восемнадцатого брюмера». Этот час пробил в девятнадцатом году. Заняв Будапешт, он обрушил на город кровавый террор. После этого уже ничего не стоило стать регентом и заполучить монархическую власть. С тех пор он не расставался с белым террором. Он мнил себя «сверхчеловеком», которому все позволено. Он завоевал власть, какой никто не знал в Венгрии. И вот всему конец.
А все русские. С Карпат тучей свисает их Четвертый Украинский. Из Румынии грозно надвигается Малиновский. Венгрию с юга обходит Толбухин. Пали первые венгерские города, и русские широким фронтом устремились к Тиссе.
Выход один — порвать с фюрером. Но русские, русские! Это же знамена свободы, демократии, с которой он воевал всю жизнь. Как мириться с этим. Он уже пробовал связаться с англосаксами. Их ставка под Неаполем. И он еще в сентябре посылал к ним своего генерала Надаи. Ничего не вышло. Им очень далеко, и не успеть — ни из Италии, ни из Греции.
Значит, с русскими. Главное, сохранить власть. Никакие другие жертвы ему не страшны. Не стали же они оккупировать Финляндию. Даже Маннергейм, поддержанный социал-демократами удержался у власти. Правда, Румынию они оккупировали. Но Михая тоже не тронули. Почему бы русским не сохранить и Хорти? Перемирие им не менее выгодно и в Венгрии. Но фюрер! Разве он примирится с капитуляцией своего последнего союзника?
Хотел того Хорти или не хотел, но ему пришлось послать делегацию в Москву. Что ж, он подобрал ее из надежных людей — граф, жандарм, дипломат.
Переговоры начались первого октября. В числе прочих условий Хорти особо настаивал на главном: прекращение военных действий, участие англичан и американцев в оккупации Венгрии, беспрепятственный отход немцев. С ними он ссориться не хотел.
Но Москва выдвинула свои требования: она гарантировала независимость Венгрии и настаивала на немедленном повороте венгерского оружия против немецких войск.
Пришлось согласиться. Делегация из Москвы уже возвратилась. Теперь остается осуществить предварительную договоренность с русскими. Для этого нужно открыть им фронт и объявить войну Германии. Но у него нет сил ни уступить русским, ни остаться с Гитлером. Его страшит стихия масс, могущая захлестнуть всю Венгрию. Где же тогда выход?
Ему казалось, выход подскажут другие, если он соберет, нет, не парламент, а хотя бы Коронный совет. И не затем, чтобы считаться с другими, а затем, чтобы переложить на них всю ответственность. Решать же все равно он будет сам. Только сам!