— Да всем, думаю, малость боязно, — смягчая общую неловкость за товарища, тихо заговорил Голев. — А долг свой все сполнят. Так я сказал? — поглядел он на разведчиков.
— Так, так! — зашумели вокруг.
— Двум смертям не бывать, одной не страшно, — с задором воскликнул Глеб Соколов, — где ей сыскать каждого в такой массе.
— Да тебя она по острому языку распознает, — подшутил Максим.
Улыбаясь, Березин поднял руку.
— Помните, друзья, завтра самый большой праздник, и мы ознаменуем его новой победой.
Березин заговорил о времени, когда никого из разведчиков еще не было на свете. Лишь немногие из них родились в гражданскую войну. Их отцы тоже воевали, и им было труднее. Голод. Разруха. Кровопролитные бои.
Максим слушал, и все давно известное еще из учебников сейчас воспринималось и осмысливалось совсем иначе. Им, простым комсомольцам, еще ближе и понятнее подвиг отцов, все их дело жизни, которое надо отстоять и упрочить.
Закончив беседу, Березин подошел к Ярославу:
— Вы на какой лодке едете?
— На третьей, товарищ майор.
— Я тоже с вами, место найдется?
— Найдется, найдется! — обрадованно зашумели вокруг.
— Ну, и славно, а теперь — за работу!
Отойдя в сторону, Максим поманил за собой Ярослава, взял его за руку повыше локтя и тихо зашагал рядом.
— Ты что?
Разведчик потупил голову и ответил не сразу:
— Понимаешь, Максим, на земле привык, а как на воду, — жуть одолевает, и я сам не свой.
Максим чуть крепче сжал руку товарища и с минуту шел молча. Что сказать ему сейчас? О воинском долге и присяге? О мужестве? Сколько говорено и переговорено об этом еще в Румынии. А душа у бойца опять не на месте. О чем же напомнить ему, чем подбодрить?
— Ну, ладно, — заговорил он, приостановившись, — пули ты боишься, а позора? Ты почему тогда в Румынии выскочил плясать на бруствер, боялся засмеют? А если засмеют теперь? Этого ты не боишься?
— Хуже смерти, — прошептал Ярослав.
— Крепись, дружок, стисни зубы и крепись, делай, что надо. Сам увидишь, страх исчезнет…
Слова были просты и не новы, но в том, как их сказал Максим, было много дружеской теплоты и сердечности. Ярослав доверчиво прижался к плечу Максима, и они молча пошли дальше…
Вечером в тесной землянке, где установлен радиоприемник, полно бойцов и офицеров. Говорит Москва! Всех радуют итоги десяти ударов и особо привлекают слова Сталина о сражении украинских фронтов меж Тиссой и Дунаем, слова о самоотверженной борьбе советских людей, спасших цивилизацию Европы.
— Вот, Зубчик, дети и внуки твои гордиться будут, что ты человечество спасал, — хлопнул его по плечу кто-то из разведчиков. — Понимаешь, че-ло-ве-че-ство!
— До погодь ты, — добродушно отмахнулся Семен, примостившийся со своим блокнотом на спине Максима Якорева.
Максим, в свою очередь, записывал в блокнот на спине у Голева.
Но вот диктор умолк, и Березин встал из-за стола:
— Задача ясна, товарищи, — сказал он, радостно всматриваясь в возбужденные лица агитаторов, — партия призывает нас довершить дело разгрома немецко-фашистской армии, добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином знамя победы! Об этом должен знать каждый.
Первые залпы вздыбили землю у самого берега. Над Тиссой встало черное облако, и ветер не спеша покатил его в сторону дамбы. Предрассветные сумерки растаяли в огне немецких ракет, феерический отблеск которых в Тиссе будто поджигает ее с глубокого дна. Тысячи трассирующих пуль расцвечиваю! воду. А потом река вдруг и в самом деле вспыхивает узкой полоской пламени: немцы, видимо, спустили в воду много нефти или бензина, и метущееся пламя с метр вышиною создает все удлиняющийся огневой барьер.
— Начали! — возвестили две красных ракеты: одна в небе, другая в воде, и разведчики первыми заспешили к реке. Минометчики забросали противоположный берег дымовыми минами, так что белесое облако совершенно закрыло его, и одновременно артиллерийский вал откатился дальше за реку, к насыпи. Огневой барьер полыхающей Тиссы оказался разорванным на части, но большие огневые круги все еще плывут по реке и острыми языками пламени клонятся вверх по течению, как бы стараясь уцепиться за воду и остановиться в своем движении. Лодки разведчиков как раз на подходе к огневой завесе.
— А пройдут ли лодки, не вспыхнут ли? — забеспокоился Ярослав, крепче уцепившись свободной рукою за сиденье. Все свое тело казалось ему свинцово тяжелым — не сдвинешь с места.
— Взбалтывай воду веслами! — громко вскрикнул Березин, едва лодка коснулась пламени. Впрочем, сила огня оказалась слабее, чем представлялось издали, потому что отражение удваивало величину пламени. От взмахов весел оно качнулось в стороны, освободив лодке чернеющий проход, и снова сомкнулось за ее кормой. В ту же минуту густая трасса искрящихся пуль прошла низко над головами, и все инстинктивно пригнулись. Березин тесно прижался к Бедовому, заслонив его собою, и Ярославу сделалось не по себе. Сколько слышал он о войсковом товариществе, о выручке в бою, о бойцах, принимавших смерть, защищая командира. А тут сам командир заслонил бойца. В душе у него разом смешались все чувства — и признательности за участие и заботу, и стыда за нестерпимое малодушие. Исполненный решимости стряхнуть с себя эти проклятые страхи, он рывком привстал с сиденья, устремив злой взгляд на ощетинившийся огнем берег.