Заглушив собственный крик, Илиа Бруш бросил беспокойный взгляд на господина Иегера, быстро подтащил блуждающие по воздуху очки и поспешил водворить их на место. После этого он, казалось, успокоился.
Инцидент продолжался несколько секунд, но в эти мгновения Карл Драгош успел заметить, что у хозяина великолепные голубые глаза, живой взгляд которых вряд ли свидетельствовал о плохом зрении.
Сыщик не мог не подумать об этой странности, так как привык анализировать все, что привлекало его внимание. Размышления Драгоша еще не пришли к концу, как голубые глаза снова исчезли за темными стеклами.
Бесполезно говорить, что Илиа Бруш в этот день больше не удил. Тщательно перевязав рану, он собрал удочки. Пока лодка плыла вниз по течению, пассажиры позавтракали.
Теперь чем ниже они спускались, тем больше оживление берегов говорило о близости большого города. Сначала шли деревни, чем дальше, тем ближе одна к другой. Потом заводы стали загрязнять небо дымом своих высоких труб. Скоро Илиа Бруш и его компаньон заметили на берегу несколько фиакров, которые придали этой пригородной местности совершенно городской вид.
В первые часы после полудня баржа оставила позади Нусдорф, пункт, где останавливаются паровые суда из-за своей низкой осадки. Для скромного суденышка рыболова не существовало таких препятствий. Впрочем, на нем ведь и не было, как на пароходах, пассажиров, которые потребовали бы, чтобы их доставили по каналу в самый центр города.
Ничем не стесненный в действиях, Илиа Бруш плыл по главному рукаву Дуная. Около четырех часов он остановился у берега и зацепил якорь за одно из деревьев Пратера, знаменитого парка, который для Вены то же, что Булонский лес для Парижа.
— Что у вас с глазами, господин Бруш? — спросил в это время Карл Драгош, после случая с очками не произнесший ни единого слова.
Илиа Бруш прервал работу и обернулся к пассажиру.
— С глазами? — повторил он, помедлив.
— Да, с глазами,— сказал господин Иегер.— Ведь я полагаю, вы не для удовольствия носите эти темные очки?
— Ах,— молвил Илиа Бруш,— мои очки?… У меня слабое зрение, и свет мне вреден, вот и все.
Слабое зрение?… С такими глазами!…
Дав объяснение, Илиа Бруш закончил устанавливать баржу на якорь. Пассажир смотрел на него с задумчивым видом.
Глава VII
ОХОТНИКИ И ДИЧЬ
В это августовское послеполуденное время несколько любопытствующих прохаживались по набережной Дуная, там, где кончается парк Пратер. Дожидались ли они Илиа Бруша? Вероятно, потому что этот лауреат оповестил через газеты о месте и о вероятном часе своего прибытия. Но как эти люди, рассеянные по довольно обширному пространству, узнают баржу, которая ничем, по сути, не отличается от подобных ей?
Илиа Бруш предвидел это обстоятельство. Едва только суденышко причалило, он поспешил прикрепить к мачте большой плакат с надписью: «Илиа Бруш, лауреат «Дунайской лиги». На кровле каюты он устроил из пойманной утром рыбы нечто вроде витрины, где щука заняла почетное место.
Реклама в американском вкусе принесла немедленный результат. Несколько зевак остановились против баржи и глазели на нее от нечего делать. Эти праздношатающиеся привлекли других. Сборище быстро приняло такие размеры, что подлинно интересующиеся не могли его не заметить. Одни направились туда, видя, что многие спешат в одну и ту же сторону, а другие, следуя их примеру, поторопились не зная почему. Менее чем через четверть часа около пятисот человек собрались возле баржи. Илиа Бруш даже не мечтал о таком успехе.
Между публикой и рыболовом не замедлил завязаться разговор.
— Господин Илиа Бруш? — спросил один из присутствующих.
— К вашим услугам,— отвечал лауреат.
— Позвольте представиться, Клавдиус Рот, один из ваших коллег по «Дунайской лиге».
— Очень приятно, господин Рот.
— Здесь, впрочем, несколько наших сотоварищей. Вот господа Ханиш, Тьетце, Гуго Цвидинек, не считая тех, с которыми я не знаком.
— Я, например, Матиаш Касселик из Будапешта,— заявил один из зрителей.
— А я,— вступил другой,— Вильгельм Бикель из Вены.
— Я восхищен, господа, что оказался среди своих! — воскликнул Илиа Бруш.
Вопросы и ответы быстро чередовались. Разговор сделался всеобщим.
— Как плыли, господин Бруш?
— Превосходно.
— Быстро, во всяком случае. Вас не ждали так скоро.
— Однако я уже пятнадцать дней в пути.
— Да, но ведь так далеко от Донауэшингена до Вены!
— Около девятисот километров, что в среднем составляет шестьдесят километров в сутки.
— Течение делает их едва ли не в двадцать четыре часа.
— Это зависит от характера местности.
— Верно. А ваша рыба? Легко ли вы ее продаете?
— Прекрасно.
— Тогда вы довольны?
— Очень доволен.
— Сегодня у вас отличный улов. Особенно великолепна щука.
— Да, она в самом деле не плоха.
— Сколько за щуку?
— Как вам будет угодно уплатить. Я хотел бы, с вашего позволения, пустить рыбу с аукциона, оставив щуку к концу.
— На закуску! — пояснил один шутник.
— Превосходная идея! — вскричал господин Рот.— Покупатель щуки может, если захочет, сделать чучело на память об Илиа Бруше!
Эта маленькая речь имела большой успех, и оживленный аукцион начался. Вскоре рыболов положил в карман кругленькую сумму: одна знаменитая щука принесла тридцать пять флоринов.
Когда продажа закончилась, между лауреатом и его почитателями продолжался разговор. Узнав о недавно прошедшем, венцы интересовались его намерениями на будущее. Илиа Бруш отвечал весьма любезно и объявил, не делая из этого секрета, что посвятит следующий день Вене и завтра вечером остановится на ночлег в Пресбурге.
Мало-помалу с приближением вечера количество любопытных уменьшалось, каждый спешил обедать. Принужденный подумать и о своем пропитании, Илиа Бруш исчез в каюте, предоставив публике восхищаться пассажиром.
Вот почему двое гуляющих, привлеченных сборищем, которое все еще насчитывало сотню людей, заметили только Карла Драгоша, одиноко сидевшего под плакатом.
Один из вновь пришедших был высокий детина лет тридцати, с широкими плечами, с волосами и бородой того белокурого цвета, который считается достоянием славянской расы; другой, тоже внешне крепкий и замечательный необычайной шириной плеч, казался старше, и его седеющие волосы показывали, что ему перевалило за сорок.
При первом взгляде, который младший из двух бросил на баржу, он вздрогнул и, быстро отступив, увлек за собой спутника.
— Это он,— молвил младший глухим голосом, как только они отошли в сторону.
— Ты думаешь?
— Конечно! Разве ты не узнал?
— Как я узнаю, если никогда его не видел!
Последовал момент молчания. Оба собеседника размышляли.
— Он один в барже?
— Совершенно один.
— И это баржа Илиа Бруша?
— Ошибиться невозможно. Фамилия написана на плакате.
— Тогда это непонятно.
После нового молчания заговорил младший:
— Значит, это он делает такое путешествие с большим шумом под именем Илиа Бруша?
— С какой целью?
Человек с белокурой бородой пожал плечами.
— С целью проехать по Дунаю инкогнито, это ясно.
— Черт! — сказал старший.
— Это меня не удивляет,— заметил другой.— Драгош хитрец, и его замысел превосходно удался бы, если бы случай не привел нас сюда.
Старший из собеседников еще не совсем убедился.
— Так бывает только в романах,— пробормотал он сквозь зубы.
— Правильно, Титча, правильно,— согласился его товарищ,— но Драгош любит романтические приемы. Мы, впрочем, выведем его начистоту. Около нас говорили, что баржа останется завтра в Вене на весь день. Нам придется вернуться. Если Драгош еще будет тут, значит, это он влез в шкуру Илиа Бруша.