— Но также и мое, потому что я намерен удить не более часа ежедневно.
— А остальное время?
— Я буду грести, чтобы ускорить ход моего суденышка.
— Значит, вы спешите?
Илиа Бруш кусал себе губы.
— Спешу или нет,— сухо ответил он,— но это так. Вы должны понять, что принимать при таких условиях тысячу флоринов — настоящий грабеж.
— Ничуть, раз я предупрежден,— настаивал покупатель, не теряя непоколебимого спокойствия.
— Все-таки,— возразил Илиа Бруш,— я не хочу быть вынужденным ловить рыбу каждый день, хотя бы и в течение часа. Нет, я не могу принять на себя такое обязательство. Я намерен действовать по своей фантазии. Я хочу быть свободным.
— Вы и будете,— объявил незнакомец.— Вы станете удить, когда вам захочется,— и только тогда. Это даже увеличит прелесть игры. Впрочем, я знаю, вы достаточно искусны, чтобы двумя или тремя счастливыми забросами принести мне выгоду, и я все же рассматриваю эту сделку как превосходную. Я настаиваю на своем предложении: пятьсот флоринов за рыбу и столько же за проезд.
— А я настаиваю на своем отказе.
— Ну, тогда я вновь повторяю свой вопрос: почему?
В таком упорстве было что-то неуместное. Илиа Бруш, по природе очень спокойный, начал терять терпение.
— Почему? — более живо ответил он.— Я, кажется, вам уже сказал. И я добавлю, раз вы требуете, что я не хочу никого на борту. Я думаю, никому не запрещено любить одиночество.
— Конечно,— согласился собеседник, не показывая ни малейших признаков того, что намерен оставить скамейку, к которой точно прирос.— Но со мной вы и будете один. За весь день я не тронусь с места и даже не скажу ни слова, если вы поставите мне такие условия.
— А ночью? — возразил Илиа Бруш, его стал разбирать гнев.— Уж не думаете ли вы, что двоим будет удобно в моей рубке?
— Она достаточна для двоих,— сказал незнакомец.— Впрочем, тысяча флоринов может несколько вознаградить за тесноту.
— Я не интересуюсь, может ли она или нет,— отпарировал Илиа Бруш, все более и более раздражаясь.— А вот вашему предложению — нет, сто раз нет, тысячу раз нет. Это ясно, по-моему.
— Очень ясно,— согласился незнакомец.
— Итак? — спросил Илиа Бруш, указывая рукой на набережную.
Но собеседник, казалось, не понял столь внятного жеста. Он вытащил из кармана трубку и начал старательно раскуривать. Такой апломб взбесил Илиа Бруша.
— Вы хотите, чтобы я вас высадил на землю? — вне себя вскричал он.
Незнакомец кончил возиться с трубкой, пыхнул дымом.
— Вы совершаете ошибку,— молвил он, и в голосе его не было ни малейшей боязни.— И вот вам три довода. Первый: удалить меня с борта вы можете только силой, я стану сопротивляться, драка не замедлит вызвать вмешательство полиции. Нас обоих доставят к полицейскому комиссару, чтобы мы объявили наши имена и фамилии и отвечали на нескончаемые вопросы. Это совсем не забавно, признаюсь, и, кроме того, такое приключение совсем не ускорит ваше путешествие, как вы того хотите.
Рассчитывал ли упрямый любитель рыбной ловли на успех этого аргумента? Если был такой расчет, он оправдался. Внезапно укрощенный, Илиа Бруш, казалось, решил выслушать речь до конца. Впрочем, словоохотливый оратор, очень занятый постоянным разжиганием трубки, не заметил эффекта своих слов. Он собирался продолжить доказательства, но в этот самый момент на баржу спрыгнул второй посетитель, чьего приближения Илиа Бруш, поглощенный спором, не заметил. Вновь пришедший носил форму немецкого жандарма.
— Господин Илиа Бруш? — спросил представитель власти.
— Это я,— ответил спрошенный.
— Ваши документы, пожалуйста.
Вопрос упал словно камень в середину спокойного болота. Илиа Бруш был, видимо, сражен.
— Мои документы? — забормотал он.— Но у меня нет документов, если не считать конвертов от адресованных мне писем и квитанций в уплату за квартиру, где я жил в Сальке. Этого достаточно?
— Это не документы,— строго возразил жандарм.— Свидетельство о рождении, проездной служебный билет, рабочая книжка, паспорт — вот документы! Есть у вас что-нибудь в этом роде?
— Абсолютно ничего,— в отчаянии признался Илиа Бруш.
— Это печально для вас,— пробормотал жандарм, который, казалось, был искренне раздосадован необходимостью прибегнуть к суровым мерам.— И для меня,— прибавил он.
— Только для меня! — протестовал рыболов.— Но прошу поверить, что я честный человек.
— Я в этом убежден,— заявил жандарм.