— Тем больше причин, чтобы они в ближайший раз стали действовать в другом месте.
— Почему?
— Да ведь они скажут себе, что район, где совершено последнее преступление, будет особенно тщательно охраняться. Они пойдут пытать счастья подальше. Нет смысла действовать дважды подряд в одном месте.
— Тогда они будут рассуждать, как ослы, и ты им подражаешь, Фридрих Ульман,— возразил Карл Драгош.— Я именно и рассчитываю на их глупость. Все газеты, как ты знаешь, приписывают мне такое намерение: они единодушно опубликовали, что я покину верхний Дунай, так как, по их мнению, преступники не рискнут туда вернуться. Вот поэтому я отправлюсь в южную Венгрию, рассуждают эти писаки. Бесполезно тебе говорить, что во всем этом нет ни слова истины, но можешь быть уверен, эти тенденциозные сообщения не минуют заинтересованных лиц.
— Вы так думаете?
— Они не направятся в южную Венгрию, чтобы не броситься в волчью пасть.
— Дунай велик,— заметил Ульман.— Есть Сербия, Румыния, Турция…
— А война? Там им нечего делать. Впрочем, увидим.
Карл Драгош немного помолчал.
— Мои инструкции выполняются точно? — спросил он.
— Точно.
— Надзор за рекой продолжается?
— День и ночь.
— И не открыли ничего подозрительного?
— Абсолютно ничего. На всех баржах и шаландах бумаги в порядке. По этому поводу я должен сказать, что проверка вызывает много недовольства. Владельцы судов и капитаны протестуют, и, если хотите знать мое мнение, они правы. На судах не найдешь того, что мы ищем. Ведь преступления совершаются не на воде.
Карл Драгош нахмурился.
— Я придаю большое значение досмотру барж, шаланд и даже маленьких суденышек,— повторил он сухим тоном.— Повторяю последний раз для всех, что я не люблю возражений.
— Хорошо, сударь,— поспешно согласился Ульман.
Карл Драгош сказал:
— Я еще не знаю, что буду делать… Может быть, задержусь в Вене. Может, доеду до Белграда… Пока не решил. Очень важно не терять связи, извещай об обстановке, посылай сообщения всем нашим людям, размещенным между Ратисбоном и Веной.
— Слушаюсь, сударь,— ответил Ульман.— А я?… Где я увижу вас снова?
— В Вене через неделю, как я тебе сказал.
Драгош поразмышлял несколько мгновений.
— Можешь идти,— добавил он.— Не забудь заглянуть в прокуратуру и садись на первый поезд.
Ульман уже удалялся, когда Драгош снова позвал его.
— Ты слышал о некоем Илиа Бруше? — спросил он.
— Это рыболов, который решил спуститься по Дунаю с удочкой?
— Вот именно. Так если увидишь меня с ним, не показывай вида, что мы с тобой знакомы.
Фридрих Ульман исчез в верхней части города, а Карл Драгош направился в гостиницу «Золотой крест», где заказал обед.
Десяток застольников уже разговаривали о том о сем, когда Карл Драгош занял место. Он ел с большим аппетитом и не вмешивался в разговор. Напротив, он слушал как человек, имеющий привычку не пропускать мимо ушей всего, что говорится вокруг. И он услышал: один из собеседников спросил у другого:
— Ну, что новенького об этой знаменитой банде?
— Не больше, чем о знаменитом Бруше,— ответил тот.— Его ждут в Ратисбоне, но, кажется, он еще не появлялся.
— Это странно.
— Если только Бруш и глава шайки не одно и то же лицо.
— Вы смеетесь?
— Гм… Кто знает?
Карл Драгош широко раскрыл глаза. Вот уж второй раз предлагалась его вниманию эта гипотеза, очевидно, висевшая в воздухе. Но он окончил обед, не сказав ни слова. Все это шутки. Видно, неважно осведомлен этот болтун, если даже не знает о прибытии Илиа Бруша в Ратисбон.
Карл Драгош спустился на набережную. Там, вместо того чтобы сразу направиться к барже, он задержался на старом каменном мосту и задумчиво смотрел на реку, где еще скользили суда, спеша воспользоваться угасающим светом дня.
Он совершенно забылся в созерцании, когда чья-то рука коснулась плеча, и он услышал знакомый голос:
— Можно подумать, господин Иегер, что все это вас интересует.
Карл Драгош повернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо Илиа Бруша.
— Да,— отвечал он,— движение по реке очень любопытно. Я не устаю его наблюдать.
— Ну, господин Иегер, оно вас заинтересует гораздо больше, когда мы спустимся в низовье реки, где судов намного больше.
Вечерний мрак совсем сгустился. Большие часы Илиа Бруша показывали девять.