Алексей Алешко
DUNG BEETLES
Наконец настало время заменить кантовский вопрос: «Как возможны синтетические суждения a priori?» — другим вопросом: «Зачем нужна вера в такие суждения?» — то есть настало время понять, что для целей поддержания жизни существ нашего рода такие суждения должны быть считаемы истинными; отчего, разумеется, они могли бы быть еще и ложными суждениями! Или, говоря точнее, — грубо и решительно: синтетические суждения a priori не должны бы быть вовсе «возможны»; мы не имеем на них никакого права; в наших устах это совершенно ложные суждения. Но, конечно, нужна вера в их истинность, как вера в авансцену и иллюзия, входящая в состав перспективной оптики жизни.
Глава 1
Тростник почему-то не шелестел, даже когда по нему пробегала волна легкого, летнего ветра, тростник молчал. И раздвигавшие его руки, непонятно куда шедшего Артёма, не могли извлечь из него ни звука.
И черная жижа под ногами не чавкала. Она лениво впускала в себя ступающие по ней ноги, потом так же неохотно давала их вытаскивать, но при этом молчала.
— Тишина. Тишина словно кто-то залил уши воском. — Думал Артём, продолжая двигаться неизвестно куда. Движение ради движения.
— Движение ради движения. Зачем? Куда? Почему? Или, от кого? — Лезли в голову вопросы на которые так и хотелось повесить ярлык — риторические. — От себя? — Маловероятно. Уж точно не здесь. И не сейчас. — Рассуждал он, продолжая идти, поочередно топя и вытаскивая из грязи ноги под грузом воспоминаний той осени когда он не смог заставить себя быть Там где должен. Не мог Там быть. Должен был, но не мог.
«Должен» — туда привело, и мучило целый час, хлыстая плетьми памяти по обнаженному эго, вдруг превратившемуся в ничто. Вот и не смог — ушел, убежал, сдриснул, испугался. Испугался, что кто-то увидит без брони логики и маски уверенности, увидит таким, каким не хочется отражаться в зеркале. Вот и утек, трусливо уполз, наивно надеясь что исчезновения никто не заметит. Плевать.
— Плевать. — Зачем-то вслух сказал он, продолжая брести по бескрайнему тростниковому полю. — Да, прошмыгнул, стыдливо потупив глаза, мимо охраны, выскочил на улицу и, вжавшись в асфальт, прополз к машине. — Продолжил вспоминать он. — Выехал за ворота — рванул, и только на Рождественском бульваре, почувствовал — что-то не так.
Чавк. Чавк. Чавк.
Грязь неизменно пускала ногу внутрь себя, потом столь же неизменно выпускала, сопротивляясь, но не сильно, словно давая понять: ты здесь лишний, без труда тебе не выйти, это моя маленькая месть за вторжение в меня. Она облепляла ноги до колен и каким-то непостижимым образом, с каждым шагом, поднималась все выше и выше, хоть Артём и не проваливался в нее глубже чем по щиколотку. Упорно, все выше и выше, по его голым ногам к бедрам, ягодицам, животу.
— И как это у меня получается так вымазываться, — со злостью подумал Артём, делая очередной шаг, — грязи-то и по колено нет, а извозюкался уже чуть не до шеи! — Артём злился на эту непонятную необходимость движения которая сама собой, без его участия, заставляла его идти по заросшему тростником полю раз за разом вытаскивая из грязи одну ногу и одновременно вталкивая в ней другую.
— К чему? — Вдруг пронеслась у Артёма в голове мысль и тут же, от живота, отвалился кусок грязи похожий на кленовый лист. Вильнув, почти как настоящий, упал, сросся с грязью, исчез.
— Интересно, чей это стих? — Подумал Артём. — Наверное какой-нибудь украинский поэт, эдакий Пушкин районного масштаба, вышел осенним вечером с бутылкой горилки на крыльцо своей мазанки, и накропал.
— Ну так и есть, — продолжил он комментировать неизвестно откуда вылезающие в памяти строки, — бутылка горилки, цибуля, борщ с пампушками и обязательное для крыльца ритуальное почесывание промежности.
— А борщовую заправку готовят на основе тушеной свеклы. Для этого нужно за пятнадцать минут до окончания тушения свеклы ввести пассированные коренья и лук и все довести до готовности. — Слова словно родились в голове у Артёма, но их произнес точно кто-то извне, причем очень отчетливо. Он огляделся, но вокруг было лишь бескрайнее поле торчащего из зеленоватой грязи тростника.