Они ждали… нас.
Из-за спины прозвучал голос Холода:
— Что это, Мерри?
Ответил ему Ройял, порхающий над моей головой на крыльях ночной бабочки:
— Миг созидания, Смертельный Холод.
Я подняла голову к крылатому человечку:
— О чем ты говоришь?
Он ответил улыбкой, но меня настораживало его очевидное нетерпение. В Ройяле всегда было что-то ярко чувственное, едва ли не сексуальное. При его росте — с куклу Барби примерно — это всегда нервировало, чтобы не сказать больше.
— Остался последний кусочек. — Это сказала Пенни, сестра-близнец Ройяла. Она порхала рядом с братом.
Ее слова были для меня загадкой, пока в дверь не вбежали черные псы — влились как тени, словно тьма, ставшая плотью, и глаза у них светились красным, зеленым, всеми цветами, что сменяли друг друга в глазах Дойла, когда он призывал свою магию. Сам Дойл вошел в дверь, держась рукой за круп создания, показавшегося мне черным пони — чуть крупнее собак. Но всего одного взгляда черных глаз хватило, чтобы я поняла: никакой это не пони. Тварь оттянула губы в оскале, блеснув клыками на зависть любому гоблину. Келпи это была, и понятия не имею, откуда она здесь взялась. Всех келпи истребили еще в Европе, до нашего переселения в Америку.
Келпи либо прячутся в воде, затаскивая свою добычу в омут, как крокодилы, либо бродят по земле, притворяясь лошадками. Стоит неосторожному человеку забраться на спину келпи — и они галопом мчатся к ближайшему водоему. Добычу свою они топят, а потом съедают, и чаще всего им попадаются дети. Дети любят лошадок.
Мыс Холодом в один голос воскликнули:
— Дойл!
Он выдавил улыбку. Лицо у него все было в бинтах, но руку он развязал. Шел он медленно, но шел почти сам, только рукой держась за плотоядного пони.
— Собаки не дали мне спать, — сказал Дойл.
Я протянула ему руку.
— Нет, принцесса, не этого мы ждем, — сказал Ройял.
Я глянула на него:
— Но вы сказали, всего один кусочек.
— Да, это он и есть, но трогать его тебе не надо. Ты его достаточно трогала, чтобы наступил нынешний миг. Ты их всех трогала достаточно много, чтобы призвать нас к себе.
— Я не…
— …понимаю, — договорил он за меня.
— Да, не понимаю.
— Поймешь, — сказал он, в типичной своей манере — так, что прозвучало зловеще.
Мунго поддел мою руку головой. Я его погладила, потрепала шелковое ухо. Под другую руку сунулась Минни, словно ревнуя к моему вниманию. Я гладила их обоих, чувствуя их тепло и надежность.
— А для меня собаки нет, — вздохнул Холод, придвигаясь ко мне.
— Чему суждено быть — будет, — объявил Ройял.
И все феи-крошки взлетели к высокому потолку, сверкая яркими искрами в отблесках хрустальных люстр. Свет танцвал и играл на всех, кто стоял в зале. Гоблины, даже Ясень и Падуб, будто выпали из нашего временного потока — так и стояли застыв.
Первым моргнул Джонти. Моргнул и посмотрел на меня. Он первым увидел из всех. Глаза у него сделались большие, а потом мир выдохнул.
Глава двадцать вторая
Мир взорвался — если можно назвать взрывом взметнувшийся фейерверк красок, света, музыки и аромата цветов. Но у меня другого слова не нашлось. Словно стоишь в эпицентре взрыва в тот самый день, когда природа создала Землю, но одновременно — будто стоишь на прекраснейшем лугу в чудесный весенний денек под дуновением легчайшего ветерка. Миг счастья и одновременно миг чудовищной разрушительной силы — словно всех нас во мгновение ока разобрали на атомы и сложили заново.
Пока все это происходило, собаки с двух сторон крепко прижимались ко мне. Они якорем держали меня, давали точку опоры, не позволяли поддаться и улететь в небытие. Удерживали мою реальность и рассудок — иначе бы я не выжила.
Я цеплялась за их шерсть, за ощущение в собственных пальцах. И думала, что у Холода нет собаки, что его удержать некому. Я уже готова была закричать, но тут все кончилось. И только чувство дезориентации и память о боли и о силе, тающая в танце света и волшебства, говорили, что это был не сон.
Из-за спин своих черных псов на меня смотрел Дойл — здоровый, исцеленный. Лошадку-келпи он теперь только поглаживал, не наваливался на нее. Стоял прямо и ровно.
У меня на глазах он стащил повязку с лица: ожоги исчезли. Наверное, создавая новую реальность, не так уж трудно вылечить пару ожогов.
А реальность вокруг оказалась новой.
Нет, мы все так же стояли в бальном зале — или в гостиной — Мэви Рид, только зал был другим. Попросту огромным, акры мрамора во все стороны — окна светились где-то очень далеко. Везде метались феи-крошки; казалось, дышать надо с осторожностью — того и гляди, проглотишь какую ненароком.