Приветливый фоновый женский голос из активированного сетевизора уж который раз упоминал разрушительный ураган «Мальвина», дающий нынче по городам и весям свое турне, неся всюду печаль и ущерб. Однако Макондово, по уверениям голоса, неминуемо обойдет стороной и ничто не грозит, никакая етитская сила не попортит дух торжества и юбилея. Ученые люди математически четко вычислили и дотошно доказали, что «Мальвина» зачахнет задолго до подступов, выдохнется, сдохнет.
В дверь номера постучались. Без особых церемоний вошла недружелюбная провинциальная горничная со своим скудным набором сервисов и ужимок, поморщилась. «Это еще че?» – принюхивавшись, возмутилась она. Смена уже заканчивалась, а вонища из ванной комнаты сулила объемы. «Да так, тряпки жжем, смеемся» – басисто хохотнул Кирдыков. В ванных покоях ее поджидала целая куча смятых и подпаленных васильковых полотенец – такая уж за Кирдыковым водилась причуда и отличительная примета, фишка. Пол густо укрывали попсовые блестки, гламурные окурки и битые бутылки – последствия ночной пирушки для самых-самых. Чистоплотная Серафима грязно выругалась.
Мало того, что все утро без устали вычищать нумера за всякими престарелыми пижонами, так еще и управляющая строго-настрого пригрозила отставкой в случае неявки на юбилейное мероприятие. Все как заведено: улыбчивый фотоотчет, выверенная геометка #макондовоюбилей, #макондовокарнавал, а не то пеняй на себя. Лишишься места, а с работой нынче сама знаешь как. От всего вышеупомянутого Серафима не находила себе места и негодовала всем естеством. Вспомнился ей тут растянутый в фойе баннер: «Столетие Макондово бывает раз в сто лет!» И данная аксиома выдавалась неким дарованием за откровение. Небось, еще и плотют канцелярской крысе втрое больше ее минималки! Однако бухти не бухти, а такая уж несгибаемая вертикаль выстроилась: одни не без отвращения понуждают нижестоящих к подчинению, вполне сознавая всю сомнительность и непрочность вызываемого этим кнутом энтузиазма и новой неискренности. Вторые же вынуждены повиноваться, дабы не утратить хотя бы скудный паек, не ухудшить и без того шаткое положение в вертикальной иерархии.
Сутками ранее, когда командир группы захвата Скалогрыз отчитывался по рации неизвестному патрону о постигшей неудаче, ведь Ничехов опять убег и как сквозь землю провалился, тот действительно уже пребывал глубоко под землей – в знаменитых подвалах Дворца. С кляпом по рту и в кандалах, поскольку стандартные камеры под завязку набились прочим неблагонадежным элементом. Ситуация для Платона складывалась прескверная. Шустрый китаец, осевший в городе и послуживший было делу дворцового переворота, без колебаний выдал сообщника с потрохами, указав на тайное логово, известное ему одному. Должно быть, Лю Кенг вел свою двойную игру. Времени на размышления у Платона отныне имелось довольно, одно «но»: да о чем еще мыслить, когда все уж давно тысячу раз думано-передумано до дрожи и судорог? Почему-то вспоминались лишь отрывки петропольской юности, когда все еще казалось ново и впереди. Детства, в котором они с Жутиным значились соседями по лестничной клетке, знались с песочницы, дружно и задорно разоряли муравейники и всячески куролесили по уличным коридорам и кладовкам. Да и много позже, уже после переезда семейства Жутиных в другой район, жизнь мистическим образом то разводила, то сближала их, как бы давая гаснущей дружбе новые зацепки. Каково же было удивление повстречаться в ссыльном поезде? Судьба – не иначе!
По приезду в Макондово они вступили в заговорняк, согласно которому станут публично и взаимовыгодно оппонировать друг другу, что поможет обоим с карьерным ростом и притяжением финансовых вливаний. Вполне предсказуемо, пожалуй, в определенный момент сотрудничество переросло в реальное соперничество. Достигнув своих целей и казенных кабинетов, Вадим Вадимович, как и многие в его положении, потерял берега и принялся люто бесчинствовать и преступать, наслушавшись угодливых льстецов и зорких советников. Случайных свидетелей невыразительной юности он не любил особенно. Окончательному разрыву дружбы послужила приметная в городе женщина, не доставшаяся же никому, но это – совсем другая и боковая история. И вот теперь Платон терпел окончательное и горькое поражение, оказавшись в застенках самого символа жутинского самовластья. А Вадим Вадимович тем временем, вероятно, вкушает вишенку с пупка очередной легкодоступной массажистки или визажистки, нежится, поди, на ласковых перинах. Неужто утопающий в роскоши бандюган в малине в итоге возьмет верх? «Не может быть!» – сокрушался Ничехов, уголком сознания вполне улавливая, что не только запросто может, но еще и сплошь и рядом так оно и есть – подлец торжествует и властвует.