Засыпая наутро, Платон снова и снова раздумывал над парадоксами устоявшегося миропорядка: да как бы все это у нас все ни называлось – просвещенная монархия, социализм развитой, коммунизм-недострой, демократия, игрократия, в конечном счете всегда получается заурядная плутократия или проклятое самодержавие. Причем от прежнего режима в следующий удивительным образом переносится именно худшее: уж если демократическая диктатура, то без социалки, ежели выборы, то без выбора и т. д. И вот она нерушимая Сверхимперия, на сей раз с сильным восточным акцентом. Да для того ли все было? Того ли ради пращуры гибли в бесчисленных сражениях, вязли в болотах, офицеры стрелялись от бесчестия, а бабы исправно рожали в муках десятерых, желая всем лучшей доли. Затем ли отважные подвижники, титаны духа и просто энтузиасты пытались хоть что-то тут сдвинуть с пятой точки, созидать исполинские смыслы и системы нравственных координат?
Сложную думу-дрему Ничехова оборвали шорохи и бряцанья цепей. В ангар затащили молодняк – расходный материал несостоявшегося переворота. Пойманные Петров, Васечкин, Ли, признав его, совсем расклеились, утратив тайную надежду, что Учитель непременно вызволит, раз уж теперь они оказались в таком равном схваченном положении. Конечно, Ничехов вовсе не был тем злыднем-совратителем невинных душ, коим малевала его пропаганда, в основном средствами и усилиями редакции местной онлайн-газетенки. Но и действенных орудий в его арсенале больше не находилось, в чем сложно было признаться прежде всего самому себе. Нестандартные ходы давно иссякли, прежние схемы устарели: можно до бесконечности выпускать скандальные исследования и разоблачения, но разве возможно кого-либо еще поразить и зарядить тем, что воры крадут, а потому богаты и поживают припеваючи? И еще готовы решительно на все, чтобы сохранить свои туловища у кормушки на максимально долгий срок. Беда-то, в сущности, не в том, что судьи засуживают, а воры воруют, куда хуже иное: инертная масса даже не осознает истинные масштабы и лишено всякого понимания, что воруют непосредственно у них. А те, которые и разумеют, полагают это чуть ли не нормой и негласным барским правом, несущей опорой национальных обычаев. Что отнюдь не мешает им же в глубине души поджидать и чаять благостных перемен и подвижек. Дескать, ненасытные обжоры однажды подкопят такие капиталы, столь пресытятся и заскучают, что вдруг преобразятся и станут гибкими реформаторами и чуткими управленцами, ведущими нас в светлое завтра. Невыносимое и фундаментальное противоречие здесь заложено, но отчего же этого никак не возьмут в толк те, кому в силу опыта и инстинкта жизни пора бы уж начать хоть что-то подозревать и предпринимать? Только молодая поросль еще служит робкой надеждой и носителем природной восприимчивости к вопиющей кривде социальной материи, так ведь и эти в массе своей вскоре присмиреют, свыкнутся, встроятся, что неизбежно случается с каждой новой волной-генерацией.
Минули, по ощущениям, чуть ли не сутки мутной ватной неизвестности – отчего-то никто не спешил их допрашивать и допытываться. Каково же было их изумление, когда по прошествии еще скольких-то часов неопределенности, в подземелье заключили еще и родителей Юлии и Романа. Отец Хэй Ли довольно ловко сумел разжевать и сплюнуть кляп, чтобы сообщить остальным, прежде всего сыну Юлию, что дочь Юлия бежала ночью с острова вместе с Романом. Теперь следопыты и ищейки идут по их следу. Родителей же повязали для сговорчивости и видеоаргумента к моменту поимки. Хотя Ничехов подобную весть вполне предвидел, поскольку самолично помогал Роману советами, средствами и девайсами. Значит, получилось! Теперь все в ваших руках, ногах и мозгах… Не благодарите.
И вот спустя очередной интервал неясности положения, в бункер буквально силком затащили совсем уж нежданного гостя: пришлые китайские стражники заволокли Лю Кенга собственной персоной. Ситуация становилась крайне запутанной. Стражники кричали пленнику в лицо что-то гневное и бурно выражали эмоции в присутствии аборигенов, не принимая во внимание то обстоятельство, что отец и сын Ли прекрасно владеют шэньянским диалектом. Выяснялось, что Лю Кенг вероломно нарушил все базовые процедуры и уставы: устав выжидать благоприятного момента для похищения Жутина, впервые в жизни он с треском завалил миссию; по всей видимости – психанув, и учинив несанкционированную бойню в «Золотом дне». Преступление выражалось исключительно в том, что он никак не согласовал свою дерзкую спецоперацию с руководством, к тому же подделал звонки из центра, дабы снять с постов бойких кунгфуистов-телохранителей. Таким образом, вместо почестей и орденов после праздника его ожидала экстрадиция и долгая экспедиция в срединные земли, а там, к гадалке не ходи, и экзекуция.