Пролог
— Господин Энрико Виваль обвиняется в ряде тяжких преступлений, совершенных им на территории города Ривенти и близлежащих населенных пунктах одноименного графства, — господин Суварон, городской обвинитель, мужчина приятной наружности, в рассвете лет, немного полноватый и облаченный в парадный сюртук по такому знаменательному для него случаю, обвел собравшуюся на площади толпу торжествующим взглядом. — А именно: в похищении девицы Мари Аль Киарано с целью принуждения её к вступлению в брак; в убийстве господина Ромуана Тверди, специального тайного агента службы безопасности Империи Герия в целях препятствия осуществлению правосудия; в нападении на дом нашего уважаемого господина Билона, мэра города Ривенти, сопряженного с ограблением и убийством трех его охранников; в ограблении почтовой кареты, во время которого был убит служащий городской стражи Сайлик Ровко; в нападении с целью хищения документов из здания городского архива с применением насилия, в результате которого пострадал сторож Турка Савирка, и в ряде других, менее тяжких преступлений, перечисление которых может занять не один час и не заслуживает внимания в силу малозначительности, по сравнению с уже перечисленными тяжкими преступлениями. Итак, я хочу задать обвиняемому первый вопрос… Энрико Виваль, признаете вы себя виновным в этих, воистину чудовищных, деяниях?
— Не вижу в своих действиях ничего чудовищного, — высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати небрежно поправил длинные, отросшие до лопаток, темные волосы скованными кандалами руками и лениво потянулся, поведя широкими плечами. — А если по пунктам, то девицу не похищал, тайного агента в глаза ни разу не видел, а во всех остальных случаях — я только защищался. Что за привычка кидаться на меня с обнаженными мечами? А если бы они меня поцарапали? У меня такая нежная кожа, а тут эти… охранники… со своими ржавыми железяками!
— Не паясничайте, подсудимый! — от негодования председательствующий в заседании городского суда старший судья, господин Мирнон, даже привстал из поставленного на постаменте кресла и облокотился ручками на стол. — И не превращайте судебное заседание в цирк! Вам предъявлены обвинения в тягчайших преступлениях, за совершение которых полагается смертная казнь! Причем, за каждое в отдельности!
— Всего лишь смертная казнь, Ваша честь? — обвиняемый улыбнулся белоснежной улыбкой, вызвав недовольный ропот среди горожан и гостей города, собравшихся в предвкушении быстрой расправы и ожидающих достойного их терпения зрелища в виде показательной казни по завершении процесса. — Сейчас посчитаем. Похищение человека — это раз, убийство императорской ищейки — это два, три мэровских прихвостня — еще три, якобы стражник почтовой кареты — еще один. Итого шесть убийств и похищение знатной дамы. В связи с чем у меня к уважаемому суду всего один вопрос: и как вы собираетесь меня казнить семь раз подряд? Ваш палач не перетрудится?
— Вот видите, Ваша честь, преступник совершенно не раскаивается в содеянном! — поспешил заявить донельзя довольным этим обстоятельством обвинитель. — Хотя его вина во время предварительного следствия установлена и доказана в полном объеме! У нас много свидетелей и других улик, полностью изобличающих Энрико Виваля в совершении инкриминируемых ему деяний! И обвинение готово предоставить Городскому суду все доказательства!
— И даже, якобы, похищенную мною девицу? — тон подсудимого стал совсем издевательским, у присутствующих ажно стало складываться впечатление, что ему совершенно безразлична его дальнейшая судьба. — И сразу вопрос, а заявление о похищение леди Мари у вас есть?
— Заявление о похищении горожанки Мари Аль Киарано было подано её попечителем, господином Мурьеном Лавье, — обвинитель почему-то занервничал. — И оно приобщено к материалам рассматриваемого в сегодняшнем заседании дела по твоему обвинению! Находится в документах первого тома, представленного для изучения Вашей чести до начала рассмотрения дела!
— Попечителем госпожи Мари? — лицо подсудимого вытянулось в преувеличенном изумлении. — А это, вообще, кто? Насколько мне известно, леди Мари — совершеннолетняя, и опекун ей никогда не назначался! И, насколько мне известно, сама она никаких заявлений не писала. А, может быть, спросим её саму? Вы же вызвали её на судебное заседание?
— Леди Мари — несовершеннолетняя! — обвинитель понял, что ступил на зыбкую почву. — Ей нет двадцати одного года, поэтому за неё отвечает её опекун и попечитель! Который здесь, разумеется, присутствует! И будет представлять её интересы в её отсутствие! Я не стал вызывать девушку для дачи показаний исключительно в её интересах! Поскольку это может нанести ей душевную травму!