Мой таз непроизвольно дергается вперед, будто кто–то резко толкнул его сзади. Мой член при этом толчком упирается куда–то под ее лобковую кость, наверное в клиторочек. Она тихонько, но отчетливо вскрикивает.
А мой таз снова дергается. Где–то в паху рождается и разливается по ногам и животу знойная истома и почти тошнотворная слабость. Ей на смену приходит второй спазм. Глаза перестают видеть, дыхание срывается и становится частым и шумным. Я перестаю что–либо соображать.
Теперь моя рука отпускает член и он начинает лихорадочно двигаться по собственной воле, вслед за отрывистыми и хаотичными движениями таза — по бедрам, по лобку, по ее влажным губам. В какой–то момент я вскрикиваю и падаю на нее, в последнюю секунду успев упереться руками в стол. Я нависаю над ней, дыша ей в шею, в затылок, целуя и покусывая. Я чувствую, как потяжелели и напряглись яички, слышу, как шуршит головка по ее волосам на лобке…
Приходит новый спазм. Я вскрикиваю, ощущая, как жгучий стержень быстро движется внутри моего члена к головке, как она разрывается вдруг и как с огромным облегчением вылетает из члена, как пробка, первая жгучая волна. За ней накатывает следующая… И еще одна… И еще…
Не знаю, кажется я не орал. Но стонал, конечно, громко.
А она, вся напрягшись подо мной, постанывая тихонько, поскуливая, елозила тазом, пытаясь поймать мой изливающийся ускользающий член в свою ловушку. Но слава Богу, ей это не удалось…
Минуты через две, придя в себя и не чувствуя ничего, кроме запоздалого стыда и опустошенности, я присел на корточки и заглянул ей в промежность, полез туда рукою.
Там все было в сперме — слипшиеся волоски, губки, нижние части ягодиц, вся промежность. Сперма накапала на ее трусики, на стол, на пол. Такое ощущение было, что из меня лилось как из кабана.
Не в силах разобраться, я руками раздвинул ее губки, пытаясь заглянуть внутрь — не попала ли сперма внутрь ее.
Она уже успокоилась и теперь, выпрямившись и полуобернувшись, заглядывала себе за спину, в попытках рассмотреть, что же я там делаю.
Мне было мерзко. Было мерзко, пусто, стыдно, уныло, казенно, холодно и безобразно.
Тем не менее я, просунув голову между ее бедер, запечатлел на ее писечке быстрый благодарный поцелуй — все же она–то, ее беззащитная писечка, с аккуратными припухшими губками, вся такая нежная, вся такая печальная и трогательная, измазанная в моей сперме, — она–то ни в чем не была виновата; и она дала мне несколько минут кайфа.
Потом я выпрямился, пряча обратно в штаны своего коня, стирая со щеки и носа сперму, в которой измазался, целуя. Я поправлял трусы и застегивал молнию, не зная, куда деть взгляд, что сказать и что сделать.
Она, тоже не глядя на меня, быстро натянула обратно трусики, оправилась.
Потом застыла на мгновение, глядя в пол (может быть на белые капли, нападавшие с нее). Потом вдруг быстро пошагала к двери, не оборачиваясь.
- Ша.. Шалеева… — произнес я. — Лена… Лен, подожди…
Она не остановилась, не обернулась — она быстро повернула ключ и исчезла за дверью.
***
Она сдала историю на отлично. Это был единственный предмет, за который она получила больше тройки. Хотя в моем классе, на моем уроке, она не появилась больше не разу. Как ни разу мне не удалось встретиться с ней на переменах. Впрочем, я особо и не старался. Так было даже лучше.
В первый раз я увидел ее где–то через полгода после этого случая. Заметив меня, она скользнула в какой–то магазинчик.
Потом я видел ее еще пару раз. И каждый раз либо она, либо я успевали сделать так, чтобы не встретиться даже взглядом.
О ее смерти я узнал только два года спустя после того, как она погибла. Она ехала на мотоцикле со своим парнем, который, как выяснилось был совершенно пьян. Где–то на перекрестке, в пригороде, они въехали под камаз. Ей в тот день исполнилось восемнадцать.