…Я смотрю на руны, закрываю глаза, и в темноте появляются светящиеся символы. Они переворачиваются и сами собой начинают подсказывать правильные ответы.
Первые восемь рун посвящены богине Фрейе. Они отвечают за чувства, эмоции, интуицию: каждый человек от рождения и до самой смерти подвержен страстям, которые он подчас не в силах контролировать. В любом живёт и свет, и тьма, а одерживает верх та сторона, которой отдано предпочтение: совсем как древней притче о том, что в человеке побеждает тот волк, которого он кормит.
Faihu означает «феод», «имущество», но если руну перевернуть, то её смысл кардинально меняется — физическая и духовная нищета человека. Thorn — тут, на первый взгляд, всё просто: шип, колючий терновый куст, но ведь это ещё и врата в непознанное. Фрейя — это не только супруга верховного скандинавского божества Одина, но ещё и воплощение страстной любви, которая бескорыстна, способна беззаветно прощать, а случае утраты возлюбленного становиться безутешной…
Любовь как терновый куст. Она глубоко и больно ранит, впивается, разрывает, мучает, и при любой попытке вытянуть её шипы сердце начинает истекать кровью. Теперь я тоже это знаю. Юноша, которого я люблю, вырастил вокруг себя много терновых кустов, а разозлиться на него почему-то совсем не получается…
Вместо того чтобы приступить к выполнению домашнего задания, я под влиянием момента быстро пишу на пергаменте: «Северус, если ты свободен в эту субботу, может быть, ты не против сходить со мной в Хогсмид? Мэри Макдональд».
Если бы я была меньше погружена в свои мысли, то наверняка раньше заметила бы нехорошее внимание в глазах Блэка. Прищурившись, он всё это время наблюдал за мной и по артикуляции губ догадался, чьё имя я только что беззвучно произнесла.
Рассеянность и невнимательность — бич всех влюблённых.
— Акцио!!!
Я не успеваю даже понять, что случилось, как вижу свою записку в руках у Сириуса. От предчувствия того, что произойдёт в следующую секунду, меня окатывает ужасом.
Я вскакиваю из-за стола, подлетаю к вальяжно развалившемуся в кресле Блэку. Пытаюсь выхватить кусочек пергамента, который в его руках превращается не только в постыдную для гриффиндорки улику симпатии к ученику с противоборствующего факультета, но еще и в свидетельство того, что испытываемые к нему чувства далеки от дружеских…
Сириус не забыл тот случай на третьем курсе, когда я всю их компанию, а его разлюбезного друга Джеймса в особенности, обвинила в подлости и направилась извиняться перед Северусом в больничное крыло. Тут и дурак сложит два и два, а Блэк далеко не дурак.
— Отдай!
— Да ну?
Он пружинисто вскакивает и лёгким, вальсирующим шагом кружит по гостиной.
— Отдай сейчас же! — я едва не плачу от унижения и пытаюсь дотянуться до злосчастного клочка пергамента.
Но Блэк высоко поднимает руку, и мне остаётся только подпрыгивать, как собачонке за лакомством, безуспешно пытаясь выхватить записку.
— Что случилось, Бродяга? — Поттер нехотя отрывается от увлекательного повествования о собственных подвигах и с недовольством смотрит на друга.
— О, ты не представляешь, Сохатый, какую любопытную штуковину я тут нашёл!
Он поднимает вторую руку, разворачивает записку и читает с придыханием:
— «Северус… — Сириус обводит присутствующих торжествующим взглядом, словно хочет взять их в свидетели вопиющего преступления против факультетских основ, чести и совести Гриффиндора. — Если ты свободен в эту субботу, может быть, ты не против сходить со мной в Хогсмид?» Каково, а? Что вы на это скажете? Ещё и имя с фамилией поставила под этой писулькой.
Ко мне прикованы все взгляды: понимающий — Алисы, смущённый — Лили, насмешливый — Джеймса, злорадный — Питера, сочувствующий — Римуса. Остаётся только благодарить случай, что в гостиной в этот час больше никого нет: с Блэка сталось бы устроить мне показательную порку хоть перед всем Хогвартсом.
— Отдай, — тихо и твёрдо повторяю я, глядя на засранца снизу вверх.
— Может быть, сначала объяснишься, Макдональд? Что ты вообще делаешь на нашем факультете с такой пламенной любовью к слизеринским выползням? Я знаю, что ты давно запала на Сопливуса. Но не слишком-то старайся выслужиться перед ним, — в его голосе звенит непонятная ярость и ещё обида, словно Сириус по какой-то дополнительной и неизвестной причине нарочно накручивает себя, специально подыскивая слова, чтобы ужалить, уязвить меня как можно больнее. — Не обольщайся! Ни Снейп, ни его чистокровная компашка тебя не примут. У них, видишь ли, принято считать всех магглорождённых и полукровок людьми третьего сорта. Они даже к сквибам лучше относятся… Лили, в отличие от тебя, это поняла. Но у тебя нет ни гордости, ни гриффиндорской чести. Тьфу, дешёвка!
Моя левая ладонь с чавкающим звуком впечатывается в щёку обидчика. Он не успевает среагировать, и от удара его голова дёргается. Клацают зубы, и из прокушенной губы идёт кровь. Сириус не выпускает записку и пытается меня остановить или хотя бы оттолкнуть, но тут же получает новую затрещину, а потом ещё и ещё.
Получи, негодяй! Пусть тебе будет так же больно, как мне сейчас!
Кожа на его лице горит, губы трясутся от бешенства. Он сплёвывает на пол кровавый сгусток и всё-таки ловит моё запястье, больно сжимая его цепкими, жилистыми пальцами. В кожу впиваются ногти. Тогда я другой рукой хватаю его за воротник рубашки и изо всей силы рву ткань на себя. Слышится сухой треск, на пол падает несколько пуговиц…
Зрители этой сцены словно парализованы увиденным. Никто не бросается нас разнимать. Все сидят и смотрят, раскрыв рты: не то боятся вмешаться, не то понимают, что такой внезапный и сильный конфликт может быть решён только его непосредственными участниками. Это, похоже, выводит Блэка из себя ещё больше, ведь даже Поттер не спешит поддержать друга и занять его сторону.
На лице Сириуса алеют следы от пощёчин. Его нижняя губа здорово распухла и всё ещё сильно кровоточит, пачкая одежду. Моя ладонь крепко сжимает его уже наполовину оторванный воротник.
Я тяжело дышу. С яростью и болью смотрю в глаза Блэка — синие, глубокие, колючие, недоумевающие. Не выдержав моего взгляда, он вдруг моргает, и его рука медленно опускается вниз. Он грубо сует мне записку и буквально выплёвывает слова:
— Да забери уже, истеричка! Хоть весь Слизерин на свидание пригласи, мне-то какое до этого дело!.. Дура!
Дальнейшее я помню смутно. Алиса, вскочив со своего места, подбегает ко мне и, обняв за плечи, уводит в спальню девочек. Она что-то долго, успокаивающе говорит, пытается ободрить и утешить, но слова и советы старшекурсницы, наверняка очень умные, правильные, жизненные, сливаются в один надоедливый гул.
Зажатый в кулаке клочок мятого пергамента жжёт мне руку. Я не помню, сколько сижу так. В ушах всё ещё стоит издевательский голос Блэка, который бы точно порадовался, узнав, что его слова всё-таки достигли цели:
«У них принято считать магглорождённых и полукровок людьми третьего сорта. Они даже к сквибам лучше относятся».
Значит, вот кто я для Северуса? Никчемное существо, даже похуже, чем сквиб?..
Дура, какая же я дура!..
Алиса, чей запас успокаивающих слов наконец истощается, понимает, что пора оставить меня одну. Она выходит из дортуара, и я разжимаю занемевшую и потную ладонь.
От записки мало что осталось. Он смята и порвана в нескольких местах. Совсем как мои мечты о том, что однажды я смогу доказать: порядочность человека, как и его право на дружбу и любовь, не зависят ни от происхождения, ни от факультета.