Задернув шторы в последней, материнской спальне, девушка вышла в темную прихожую и торопливо стукнула по выключателю. Лампочка помигала, потрещала и, наконец, загорелась тусклым светом, прорезая скопившуюся на плафоне пыль.
Раскладушка, на которой Даша спала во время своих редких приездов, была сложена в кладовке. Из зева этой маленькой тесной комнатки, которая находилась в простенке между кухней и столовой, тошнотворно пахнуло прошлым. Даша различила запах мази, которой мать натирала вечно ушибленные от истеричных побегов и пряток колени и кислую вонь пропавших заготовок. В них добавлялось так много спирта, что ни один ужин не обходился без маринованных, совершенно несъедобных огурцов.
А иногда и завтрак.
Аккуратно застелив привезенное с собой чистое белье, Даша переоделась в длинную широкую футболку, в которой собиралась спать и села на постель, совершенно не представляя, что делать дальше. Подсказал желудок.
Кухня, в отличие от остальных комнат, давила не так сильно. Здесь мысли возвращались к насущного. Здесь нужно было думать о том, как успокоить урчащий желудок китайской лапшой и освежить голову растворимым кофе.
Даша достала кастрюльку, которую мать использовала вместо чайника (почему-неизвестно) и поставила кипятить воду. Вытащила из рюкзака пакетики со всем тем, что надо просто залить и подождать, и села за стол, оперев голову на руки и закрыв глаза.
– Ничему не удивляйся, дочка! – раздался голос матери, и девушка вздрогнула. Воздух вокруг стал теплым и влажным, вода булькала и шипела, выкипая со дна кастрюльки.
Меловой круг, которым была очерчена кухня, стерся.
***
– Только ничему не удивляйся, дочка! И ничего не бойся, – на маме длинный цветастый сарафан, волосы распущены и пряди липнут к вспотевшему лицу, – она до нас больше не доберется…
Мама забирает у Даши молоток и одну из дощечек, а сама поднимается по лестнице к потолку. Там чердачный люк, а еще, по словам мамы, там теперь «будет заперта злая тетя, которая больше не сможет их испугать». Раздается первый удар, девочка вжимает голову в плечи и прижимает к себе доску. Пространство наполняется неровным оглушительным стуком. Даша слышит, как мама то вздыхает, то будто довольно усмехается. Когда все смолкает, девочка открывает глаза и смотрит на цветастый подол, который раскачивается при каждом шаге мамы. В каждом ее движении страх и поспешность. Через много лет Даша пройдет большой путь, чтобы вытравить это из своих движений, а пока она смотрит на маму, севшую возле нее на колени.
– Я ее туда загнала, и мы с тобой ее там закрыли. Сейчас еще забьем дверцу с улицы и, наконец, сможем отдохнуть.
Девочка молчит. В этот самый момент она вдруг ощущает сильное желание ударить мать по растрепанной голове. Чтобы та перестала говорить о злой тете, которая ходит по их дому. Даша не видит её и всякий раз, когда приходится залазить то в шкаф, то за кресло, то под кровать, девочка хочет вырваться из железной маминой хватки и позвать эту самую тетю. Пусть покажется и сделает с ними все, что хочет.
Затем они идут на улицу, и мама, забравшись по лестнице, начинает забивать чердачную дверцу. Полуденный воздух горячий и сухой, Даша видит темное пятно между лопаток на её сарафане. Та тяжело и часто дышит, забивая очередной гвоздь – она устала, а Даша устала от неё. Она мечтает сорвать массивный крючок, выскочить за калитку и бежать по улице, крича всем, что мама заболела, что она боится быть с мамой. Но девочка продолжает стоять на месте, стараясь не замечать, что из соседнего двора на них уже смотрит толстая бабка, имени которой она даже не знает, зато эта бабка знает о них многое. Этого хватает на скамеечные разговоры, которые разносятся по округе, как мусор.
«Ленка точно тронулась и девчонку идиоткой сделать хочет. Что из нее с такой мамашей вырастит?»
***
Уже выросло. Даша встала из-за стола и выключила газ. Постояла, тупо глядя на испаряющийся над кастрюлькой пар, села на место. Так же бессмысленно уставилась в коридор. В детстве этот дом казался ей больше, углы темнее, и в них вот-вот могли ожить кошмары матери, в которые она обязана была верить. Потому что мамам надо верить.
– Черта лысого ты здесь видела! – крикнула девушка пустому дому. Свет горел только на кухне, и Даша представила, как голос разлетелся по темным комнатам, в окна которых даже не заглядывал свет фонарей. Эта улица постепенно пустела, превращаясь в готовящуюся к ампутации гнилую конечность. Одни старики и полуразваленные дома.