– Сходи в сарай за гвоздями и молотком и дощечек маленьких поищи. Она больше оттуда не выберется.
***
Тишина заложила уши ватой, напряженное неподвижное тело затекло, и когда девушка пошевелилась в мышцы впилась куча невидимых иголок. Перед глазами поплыли темные пятна – сквозь них комната походила на старую фотографию, об которую тушили сигареты, стараясь выжечь изображение.
Даша поднялась с места и подошла к вешалке. Она представила, что мать здесь, стоит перед ней в этой пожелтевшей сорочке. Высокая, худая, растерявшая всю свою красоту. На острых, поднятых от вечного напряжения плечах топорщатся изъеденные временем бретельки.
– Пора прощаться. Ты была хреновой матерью. А если и я буду такой, то гореть нам обеим в аду.
Даша сдернула сорочку с вешалки, резко рванула в разные стороны – старая ткань хрустнула, как сухой листок и так же легко порвалась. Морок матери исчез. Через пару минут шкаф был полностью выпотрошен, а тряпье уложено на расстеленное на полу пальто. Даша сделала из него куль, перевязав уже изъеденными молью рукавами, и оттащила в прихожую.
Мало просто выбросить все эти вещи – их надо уничтожить. Чтобы видеть, как они теряют форму, которую принимали на теле матери. Чтобы забыть ее внешность, запах и казаться себе круглой сиротой с более понятным прошлым.
Во дворе возле сарая стояла старая бочка, в которую набиралась вода для полива, пока мать не забросила огород. Даша взяла зажигалку с тумбочки, натянула кроссовки, примяв задники, и вышла из дома в нагретую августовскую ночь. На улице было тихо, свет горел в единственном доме напротив – жаль, что нельзя сжечь и толстую любопытную бабку, чтобы рассчитаться с прошлым полностью. Девушка усмехнулась этой идее и, удобнее перехватив плотно набитый куль, повернула за дом.
Пламя с легкостью охватило полуистлевшие тряпки. Сначала оно старательно пожирало рванные края сорочки, потом спустилось на высунутый, как язык мертвеца, рукав блузки. Когда затлел ворот пальто и запахло паленой шерстью, Даша закашлялась и отошла. К горлу подступила желчь, зато в голове стало так легко и свободно, будто огонь прошелся и там.
Ей оставалось провести в этом доме одну ночь, выбросить оставшийся хлам, дождаться новых хозяев и передать им ключи. Уже к завтрашнему вечеру она позабудет запах горящих тряпок, а еще через какое – то время не вспомнит цвет обоев в спальне матери.
Даша похлопала себя по бокам – забыла, что вышла в одной футболке, а пачка сигарет осталась в джинсах. Ночь была душной и звездной. Девушка задрала голову, глядя на высокое нарядное небо – непривычно яркое, будто нарисованное в детской книжке.
Пламя постепенно слабело. Скрутило в уродливый черный комок подол цветастого сарафана, и, поднимаясь все ниже и ниже, полностью исчезло в клубах черного дыма.
Еще немного постояв возле дымящейся бочки, Даша направилась к крыльцу, и чуть не споткнулась об валявшуюся в густой траве деревянную лестницу. Немного подумав, вернулась к фасаду дома, посмотрела на чердачную дверцу – две неровно-прибитые дощечки были на месте.
«Надо же мама, никто так и не пытался выбраться».
Неожиданно девушку охватило любопытство и трепет. Совсем как в детстве, когда открываешь забытый спичечный коробок с жуком, и гадаешь, сбежал ли он, или мертв, или проворно выберется, если сделаешь щель пошире.
Зайдя в дом, Даша сразу направилась в кладовку за металлической лестницей, которую мать спрятала туда, забив люк. Немного порывшись по полкам и ящикам нашла еще и клещи – для старых, неумело прибитых гвоздей – будет достаточно.
Даша поставила лестницу к стене и поднялась на пару ступенек. Задрала голову, увидела выломанные доски, почувствовала каким теплым стал металл под горячими вспотевшими ладонями, как громко в пустом тихом доме застучало сердце.
Стало тревожно и противно. Будто увидела высунувшуюся лапку жука. Ещё живого, не сбежавшего.
Поднявшись еще на две ступеньки, Даша подтолкнула люк клещами и отодвинула в сторону. Повеяло жаром нагретого за лето чердака. Даша спустилась на пол и переставила лестницу к образовавшемуся прогалу. Взяла зажигалку и стала осторожно забираться наверх.
«Никогда не разрешу дочери лазить по чердакам», подумала она, прежде чем нырнуть в пыльную темноту, спасаясь от которой ей предстояло прожить всю оставшуюся жизнь.