– Мне не нужны все эти вещи, – Лизе представила, как после этих слов треснуло небо и огромный кусок летит ей прямо на макушку.
– В смысле? А для кого же это все? Зачем Элка передавала? – Ольга Семеновна как-то сразу вспотела, покраснела, и одновременно побелели костяшки пальцев, сжимающих злополучную блузку.
– Я не знаю, для кого она все это передавала, но носить я это не буду! Забирай все и уходи сама! И не смей больше приходить без звонка! – Лиза и сама ощутила, как на щеках разгорелся огонь, а ладони похолодели и вспотели. Её лихорадило, сердце бешено колотилось, а где-то внутри зарождалась эйфория, опьяняющая все больше, заставляющая кричать все громче.
Не дожидаясь, пока мать очнется, она вырвала у нее из рук блузку и швырнула в общую кучу. Сгребла все за один раз и затолкала в пакет, после чего всучила его матери, у которой от выступивших слез остекленели глаза, и побежала в прихожую.
– Вон! – девушка закричала так, что связки тут же отозвались сначала острой, потом тупой ноющей болью. Это стоило того, чтобы мать, как под гипнозом, затолкала свои икры в зимние сапоги, сняла с вешалки пальто и молча вышла за дверь.
От грохота, с которым Лиза ее захлопнула, залаяла соседская собака.
***
Остаток дня прошел в дурмане. Счастливая и обновленная, Лиза летала по комнатам, которые решила хорошенько вычистить после ухода матери. Она сняла посеревшую, пахнущую пылью тюль, вытряхнула из шкафа одежду, набила два пакета "бабкиными" юбками и свитерами. Неохотно стащила простынь и наволочки и пока несла их до бельевой корзины все вдыхала и вдыхала непривычный мускусный запах.
На выходе из ванной Лиза встала, как вкопанная – силы и вдохновение иссякли так же неожиданно, как появились. Эйфория закончилась – вернулась тревога. Еще один подарок злой феи, которая ее родила.
Сначала выступили слезы, а потом не получилось вдохнуть. Хватая ртом воздух, девушка беспомощно осматривалась по сторонам. Ей казалось, что она умрет если не в эту, то непременно в следующую секунду. Сердце ошпарит кипяток сильнейшей боли, и оно не выдержит. Держась за стену, которая, казалось, плыла куда-то под онемевшей рукой, Лиза опустилась на пол.
В такие моменты ей казалось, что проще совсем не жить, чем постоянно ощущать себя на грани.
С трудом, сбиваясь после каждой десятки, она досчитала до шестидесяти и стала осторожно подниматься, будто боясь уронить и разбить себя. Прошаркав по-старушечьи, добралась до кухни, налила воды и села за стол, на котором еще лежали разбросанные книжки – быстрые декорации, приготовленные исключительно для матери.
Лиза включила смартфон – разумеется, Саша не звонил. Разумеется, Саша не писал. Девушка открыла «календарь тревоги» и отметила день черным, если так пойдет и дальше, телефон ей потребуется только ради этого.
Ну или чтобы ответить на звонок матери. А потом снова зайти в календарь и снова отметить день черным.
Этих черных дней у Лизы накопилось немало. Все началось со школьного вечера в седьмом классе, вместо которого девочка отправилась в свою комнату, все еще ощущая пожар на лице от грубой мочалки. Мать так разозлилась на тушь и помаду, будто дочь явилась к ней в традиционном раскрасе вражеского племени. Опала насчет косметики захватила и выпускной – на снимках испуганное бледное пятно в блекло-салатовом облаке с плеча тетки. Той самой разродившейся столичной Элки.
Может, что-то было и раньше, но очевидно незначительное, если Лиза не могла вспомнить. Все началось, когда девочка стала превращаться в девушку. И мать, как извращенный китайский торговец детьми, старалась запрятать дочь в тесный сосуд, вылепить по нужному подобию, изуродовать естественный рост.
Превращение девушки в женщину Ольга Семеновна, к счастью, не заметила. Да и сама Лиза тоже. Сделала это назло, внезапно, второпях, так ничего и не почувствовав – как порой ела назло матери, совершенно не чувствуя вкуса.
И вот вчера, после третьего свидания с Сашей (пусть поспешного и смазанного – оба уже знали, чем оно закончится), когда она, наконец, почувствовала себя женщиной, мать снова все испортила. Будто чувствовала в какой момент надо прийти. Будто выброс эндорфинов у дочери тут же отдавался ей электрическим ударом.
Вспомнив вечер и ночь, Лиза снова заплакала. Глядя мутными глазами в экран, набрала номер парня. Пару раз прослушала вызов до конца и проверила мессенджер. Конечно, был в сети минуту назад. Значит, он видел вызов, значит….
«Значит, все кончено». Поставив локти на стол, Лиза спрятала горячее лицо в ладони. В разбавленной светлыми пятнами черноте под веками все отчетливее прорисовывался образ ее мертвого, уложенного в гроб тела и спокойного смиренного лица. Бледного и чуть зеленоватого из-за желтой блузки с пятном утюга на рукаве.