Жолудь. Ты сама говорила, всегда говорила, когда мне бывало трудно, когда падал духом, — пройдет, все пройдет…
Маша. Ты не верь, я уже сама не верю…
Жолудь. Я верю, я верю! Говорила, пройдет — и, действительно, проходило, и жить было можно, и, действительно… Маша, я верю!
Маша. Не могу больше, Солнце, я не могу… Я слабая, слабая… Ты не веришь? Во мне меня осталось…
Жолудь. Но другого у нас ничего нет… Наверное, и не будет… Что же делать?
Где-то там, за дверьми, что-то со страшным грохотом отодвигается — похоже, что шкаф; возникает взъерошенный, заспанный, дрожащий и жаждущий опохмелиться Кулеба.
Кулеба(нежно и трепетно). Пить, братцы, выпить бы… Братушки, братки… Ничего там у вас не завалялось, а? Помогайте мне, сестры и братья?
Люся. Ну, и рыло! (Прячет голову под подушку.)
Кулеба. Мужик, погибаю… горю… Ты меня понимаешь, мужик? Сейчас не принять — и точно, загнусь…
Жолудь. У меня всего несколько капель спирта…
Кулеба(радостно). Мужи-ик!
Жолудь. Для работы…
Кулеба. Работа не помрет, мужик, она еще никогда не умирала… Это мы из-за нее варимся, дохнем — она… Мужик, работа для человека или человек для работы? Получается, что же, мы все для нее? Другом будь, мужик… Ну, мужик…
Жолудь. Но если я вам отдам… Там несколько капель. Для вас — ничто, а мне для контактов…
Кулеба. Да сойдет, мне сойдет… Для контактов — нормально… (Достает бумажник.) Ты бери, сколько надо, мужик, не стесняйся, жизнь подороже… Да бери ты, не бойся, они не фальшивые… Что, мужик? Я кончаюсь, я честно тебе говорю… Ангелы чертями кажутся. Я бы и сам раздобыл — видишь, ноги не идут… Дай дожить, мужик, завтра — жив буду — и тебя до ушей залью, и контактам достанется, и еще чего скажешь…
Маша. Убей его.
Люся опять, вдруг, подскакивает на тахте и дико глядит на Машу.
Кто этот человек? Почему ты его до сих пор не убил?
Жолудь. Маша, за что?
Маша. Он меня оскорбил. Меня, ты не слышишь? Ты понимаешь — меня. Тебе кажется — не за что? Ты же все видел. Сам видел!
Жолудь. Но, Маша…
Маша. Убей его. Ты же мужчина. Я тебя прошу. В первый раз я прошу: защити. Он — хам. Убей его. Господи, Солнце, Господи!.. (Плачет, уходит, вдруг, прочь из комнаты.)
Жолудь(торопится следом). Маша… Маша… Маша…
Кулеба(стоит и мутно глядит на Люсю; неопределенно произносит). Тварь…
Люся(стиснув, вдруг, кулаки). Ты! Ты! Ты!..
Кулеба. Ну, ты, проститутка… (Направляется к тумбочке, на которой зеркало, флакон с одеколоном.)
Люся. Ты сам! Ты сам!..
Кулеба. Да, я сам, и я сам… Вот посдаю всех вас в милицию — узнаете…
Люся. Ты нас? Ты — нас??.
Кулеба. Именно, что вас… (Отвинчивает крышку у флакона.) Заслон вам поставим… Будет вам, овцам паршивым, доброе стадо портить… (Принюхивается и тут же отшатывается, как от удара.)
Люся. Боров! Скотина!..
Кулеба. А тебя, спидоноска, еще лечиться заставлю. На человека похожа будешь… (Трясущимися губами пересасывает в себя содержимое флакона.)
Люся. На себя погляди! Если бы кроме тебя на земле сейчас никого больше не было, и через тысячу лет тебя бы одного раскопали — всех бы с тоски перекосило! У тебя же на морде нарисовано — мразь! Написано — конец всему! Надеяться не на что!
Кулеба внезапно закашлялся — одеколон, похоже, пошел не впрок, его перегнуло пополам, скрючило и закрутило…За окнами грохочет поезд, кажется, сотрясая все сущее. Люся обрушивается на диван и плачет. Наконец, Кулебу отпускает, он переводит дух, по лицу текут слезы, но, вместе с тем, и блаженство на том же лице… Поезд стихнул вдали. Кулеба опускает в кресло, вытягивается, умиротворенно закрывает глаза. Вдруг, словно спохватывается, ищет по карманам, достает сигареты, зажигалку, закуривает; и опять блаженно вытягивается, закрывает глаза. Появляется Жолудь. Сразу направляется к Люсе.
Жолудь. Простите… хочу попросить…
Люся(подскакивает). Что?! Что?!
Жолудь. Маша… ей плохо… Подумал… может быть, вы…