- Простите… - пролепетал ученик, не смея отвести взгляд от бесконечно яростных и невыносимо разочарованных глаз хозяина.
"Как я посмел обмануть моего благодетеля?" - подумал он, и, когда Олефир ворвался в его сознание, с готовностью показал всё, что происходило на Земле. Дима молился лишь об одном: сохранить в секрете зеркальный щит, скрывающий мысли о Тёме. Ирреальная дружба с временным магом была единственной тайной, единственной слабостью боевого мага, о которой не следовало знать никому, даже хозяину…
К счастью, Олефир не увидел зеркального щита, но и того, что открылось, было больше чем достаточно. Желание обладать Хранительницей занимало все мысли Димы. И это были не похотливые мысли некоронованного годарского принца, а нормальное людское стремление обрести семью. Он влюбился, и человеческие чувства, казалось бы, давно и бесповоротно загнанные в глубины сознания, стали всплывать на поверхность. "Жаль, что нельзя сделать так, что бы твои глаза всегда оставались белыми", - с досадой подумал Олефир и оттолкнул ученика:
- Предатель…
Дима рухнул на колени:
- Я Ваш навеки, хозяин. Я Ваше оружие, и буду верно служить Вам. Я больше никогда не предам Вас, хозяин.
Маг отвернулся от ученика и подошёл к окну. Отодвинув тяжёлую штору, он уставился на город, расстилающийся у подножья замка, и тихо произнёс:
- Ты ранил меня в самое сердце, Дима. Двадцать лет я воспитывал тебя как родного сына. Я дал тебе образование, положение в обществе, богатство. Я всей душой надеялся, что настанет час и твоё ученичество закончится. Ты станешь таким же хорошим магом, как я, и мы, наконец, сможем говорить на равных. До сегодняшнего дня я верил в тебя, мальчик мой…
Голос Олефира сорвался. Маг отвернулся от окна, подошел к низкому столику, на котором стоял кувшин с вином и серебряный бокал. Он наполнил бокал до краёв, залпом осушил его и, словно обретя силу, твёрдым и бесстрастным голосом продолжил:
- Как только Артём и Ричард ушли, Лайфгарм закрылся. Ни я, ни другие высшие маги не видели, что происходит на Земле. Однако, в отличие от прочих членов Совета, я был совершенно спокоен. Я был уверен, что ты обольстишь Хранительницу, станешь её Солнечным другом, и, вместо Золотых степей, приведёшь в Керон. Тогда бы пророчество начало рассыпаться, я воспользовался бы этим и оставил Фёдора с носом. Но, увы… - Маг тяжело вздохнул и опустился в кресло. - Твоя предательская любовь погубила мой план. Если бы я наблюдал за тобой, то вернул бы тебя в Лайфгарм после первой же встречи с Хранительницей. - Олефир скрипнул зубами и сжал в руке пустой бокал. - Твоя любовь лишила тебя разума, Дима! Ты вёл себя, как неразумный юнец. Всё, чему я учил тебя столько лет, вылетело из твоей головы за минуту. Ты не почувствовал опасности. Ты ни разу не взглянул на Лайфгарм, а ведь мир закрылся не просто так. Но тебе было не до родного мира! Ты спасал Хранительницу! От чего или от кого, позволь тебя спросить? Отвечай!
- Я не хотел, чтобы она страдала… - еле слышно произнёс Дима, и Олефир горько усмехнулся:
- А чего ты хотел? Чтобы она вышла за тебя замуж, нарожала детишек, и вы долго и счастливо жили бы в её убогой квартирке. Утопия! Будь у меня время, я бы умышленно позволил тебе так поступить, потому что через пару месяцев ты, так же как сейчас, ползал бы у меня в ногах, вымаливая прощение. Но времени на уроки нет, и ты прекрасно это понимаешь. Пророчество экспериментатора запущено! И пока всё идёт по его плану, а значит, во вред нашему. К тому же, теперь я сильно сомневаюсь, что Федя произнёс пророчество, будучи безумным. Да и был ли он безумным? Может, день-другой! Понимаешь, что это значит, Дима? Говори!
Чуть приподняв голову, Дмитрий с благоговейным трепетом посмотрел на учителя. Олефир ждал от него ответа. И ответ был очевиден. "Почему я раньше не подумал об этом?"
- Вот именно, почему? Почему ты вдруг разучился думать, анализировать? Почему тебе не пришло в голову сесть и поразмыслить о столь внезапно охватившем тебя чувстве?
- Я… - Дима до боли закусил губу. - Я…
- Не мямли! - рявкнул Олефир, и, глубоко вздохнув, ученик заговорил ровным бесстрастным тоном:
- Фёдор создал заклятие, а не пророчество. Но, благодаря искренней вере лайфгармцев в мага-экспериментатора, его заклятие обрело силу пророчества и теперь влияет на мир, подстраивая наши деяния под себя. И… - Дмитрий на миг запнулся, но потом твёрдо закончил: - Возможно, моя любовь к Хранительнице, тоже результат действия заклятья-пророчества.
- Скорее всего. - Олефир ободряюще улыбнулся ученику, но почти сразу лицо его потемнело, а голос стал суровым: - Однако это не оправдывает твоего предательства, Дима. На мой взгляд, ты зашёл слишком далеко. Как ты посмел заговорить с высшим магом? И кто дал тебе право спорить с ним и угрожать? А твоя схватка с временным магом? Это же надо было додуматься обучать разгильдяя и недоросля боевым заклинаниям! А если он Корнея, к примеру, убьёт? Думаешь, высшие маги не поймут, откуда ноги растут? Знаешь, какой визг поднимется?
- Я сумею защитить Вас от Совета!
- А мне это надо? Я вообще не собирался затевать разборки с коллегами! Но тебе плевать на мои планы! А может, у тебя собственных полно? А что, убьёшь учителя, потом высших магов, посадишь Хранительницу на престол, устланный кожей своего благодетеля, и будешь с умилением смотреть, как временной маг шалит со смертоносными заклинаниями! - Олефир отшвырнул бокал и навис над учеником, бешено сверкая глазами. - И что дальше, Смерть? Зальёшь Лайфгарм кровью и сдохнешь сам? Кто, кроме меня, может остановить тебя? Отвечай!
Лицо Димы стало мертвенно бледным, а глаза словно припорошило снегом.
- Никто, хозяин, - выдавил он и уткнулся лицом в мягкие замшевые сапоги.
- Дошло, наконец, - проворчал высший маг, досадливо глядя на дрожащего ученика.
Смерть снова был в его власти, но, возвращая своё оружие, Олефир играл на его чувствах и ещё больше разбудил в ученике человека. Дмитрий буквально утопал в эмоциях: его раздирали раскаяние и сожаление, презрение к себе и жажда искупить вину. И всё это из любви к хозяину. Сейчас он как никогда был предан ему. У Олефира даже мелькнула мысль, отправить Смерть убить Хранительницу, но он подавил искушение. Нагнулся, по-хозяйски потрепал ученика по волосам и залечил кровавую рану на его щеке:
- Хочется верить, что когда-нибудь я снова смогу доверять тебе, мальчик.
Дмитрий потёрся здоровой щекой о его сапог, робко поднял голову и с жаром произнёс:
- Клянусь, я больше никогда не разочарую Вас!
- Встань! - приказал маг, и Дима вмиг оказался на ногах. - Я дам тебе шанс вернуть моё расположение, мальчик мой. Ты…
- Вернулся, наконец! - раздался с порога гневный голос королевы Алинор. Пылающим взглядом изумрудных глаз она обвела кабинет мужа и нахмурилась. - А где Хранительница?
- В Золотых степях, - раздражённо ответил Олефир. Он обожал жену, но сейчас её появление было некстати.
Алинор бросила на Диму высокомерный взгляд, приблизилась к мужу и заговорила страстно и твёрдо:
- Ты слишком полагаешься на эту безродную тварь, мой король! Ты - великий маг! И только тебе под силу обуздать Хранительницу! А лучше - убить её! Я верну себе Ключ и открою для тебя Источник! Ты напьёшься волшебной воды и станешь повелителем мира!
Слова королевы ошеломили Дмитрия. Из глубины сознания всплыл образ возлюбленной: трогательные, наивные глаза, рыжий ореол волос и приоткрытые в ожидании его поцелуя губы… Кровь застучала в висках и, забыв о только что данной клятве, Смерть поднял холодные белые глаза на Алинор: "Я не позволю убить Стасю! Лучше я убью тебя!"
Олефир прочёл его мысли, выбросил руку вперёд, и воздушная волна впечатала Смерть в стену.
- Даже так… Хуже, чем я думал… - угрюмо прошептал он, ослабил заклинание, и Дима сполз на пол. Высший маг смотрел в распахнутые голубые глаза и скрипел зубами от бессилия. - Ничтожество. Грош цена твоим клятвам!
Превозмогая боль, Дима поднялся. Удар о стену отрезвил его. Стасин образ растаял, и мага охватило отчаяние. Он вновь был готов поклясться учителю в любви и верности, но знал, что Олефир больше не поверит ему. Плечи поникли, руки безвольно повисли, взгляд упёрся в пол - Дмитрий ждал боли, он хотел, чтобы хозяин избил его, облегчив тем самым душевные муки, но тот лишь смерил ученика скорбным взглядом и повернулся к жене: