Валечка принял бокал, но пить не спешил:
- Когда мы дружили, у тебя были голубые глаза.
- Знаю.
- А не мог бы ты вернуть их минут на пять? Мне было бы приятно выпить с Димой.
- Ты хитришь, шут.
- Есть немного. Но чего не сделаешь, чтобы выпить со старым приятелем!
- У вас будет пять минут.
Смерть посмотрел на спящего хозяина, закрыл глаза и стал аккуратно собирать голубые крупицы воедино. Ладони Валечки вспотели от напряжения. Ему показалось, что маг сидел с закрытыми глазами целую вечность, а когда он открыл их, землянин аж взвизгнул от радости:
- Дима! Дружище! Я счастлив, что ты вернулся!
Ученик Олефира с грустной улыбкой взглянул на Валентина:
- Прохвост!
- А как же! Твоё здоровье, дружище! - Солнечный Друг залпом опустошил бокал и разбил его об пол. - На счастье!
- Чему ты радуешься? Нам всё равно некуда идти.
- Чтобы ты, да не выкрутился? Не верю!
- Прибить бы тебя… Ты хоть понимаешь, что натворил?
- Я спас нас!
Дима выпил вино, уничтожил бокал и встал.
- Свалился ты на мою голову, - проворчал он и исчез, а довольный собой Валечка укутался в одеяло и потёрся щекой об атласную подушку.
- Какой я молодец! - восхищённо произнёс он и со спокойной душой уснул: отныне спасение "утопающих" стало не его проблемой.
Дмитрий переместился в спальню, сел перед зеркалом и с сожалением посмотрел в свои голубые глаза.
- Как не вовремя ты вмешался, Валя… - прошептал он, и глаза затопил холодный белый свет.
Вернувшись в Белолесье, Арсений усадил Марфу в кресло и взял её за руку.
- Теперь, когда Совет увидел, как ты ненавидишь Диму, я расскажу тебе правду, - проникновенно сказал он. - Но сначала… - Наблюдатель перенёсся на крыльцо и крикнул: - Волшебный лес! Ты поможешь мне ради Тёмы?
"Да", - прошелестело Белолесье, и маг почувствовал, как лес накрывает себя магическим куполом.
- Спасибо, - низко поклонился Арсений и вернулся в дом.
- О чём ты хотел поговорить? - взволнованно спросила Марфа.
- Артём жив!
- Не может быть! - покачала головой провидица. - Я видела, как Дима убил его!
- Наш сын в Кероне. Они с Ричардом служат Олефиру в обличие гвардейцев.
Но вместо того, чтобы успокоиться, как надеялся наблюдатель, Марфа разволновалась пуще прежнего.
- Мы должны забрать его! Олефир убьёт нашего мальчика, если догадается, что он жив! Дима ему не защитник! Ты сам видел, что с ним стало!
- Артём в безопасности. Даже я с трудом разглядел его под личиной гвардейца. Пусть остаётся в Кероне!
- Тогда я сама заберу его!
- Ты останешься в Белолесье!
- Нет!
- Успокойся и попытайся мыслить здраво! Магия Артёма блокирована! Ты не снимешь заклятье, наложенное Димой! Или ты хочешь, чтобы наш сын погиб?
Провидица скорбно вздохнула:
- Значит, снова ждать…
Арсений поцеловал её в щёку и ласково произнёс:
- Всё будет хорошо, любимая. Идём спать.
- Иди, я скоро.
Наблюдатель кивнул и исчез, а Марфа посмотрела в камин. Повинуясь её желанию, дрова вспыхнули, и по комнате поплыл терпкий смоляной запах. Провидица сосредоточенно наблюдала, как алое пламя терзает чёрно-белую кору поленьев, слушала треск сгорающего дерева и всматривалась в тёмное чрево камина, время от времени освещаемое алчными огненными языками: события шли своим чередом, и она ничего не могла изменить…
Глава 23.
Шут короля Годара.
Валя был зол как сто чертей. Мало того, что его подняли ни свет, ни заря, так ещё обрядили в дурацкий сине-жёлтый костюм с двурогим колпаком, украшенным большими, как у блудливой коровы, бубенцами, и посадили на всеобщее обозрение. Против внимания толпы Валентин не возражал, но не на сухую же! "Хоть бы стопку поднесли или бокал вина, на худой конец!" - возмущённо думал он, разглядывая парадный зал, в котором собрались, наверное, больше тысячи лайфгармцев. Здесь присутствовали лирийцы - маги в скромных золотисто-зелёных балахонах УЛИТа и расфуфыренные "по средневековым" меркам придворные Геласия; инмарцы - воины в кожаных костюмах разной степени украшенности и их женщины в строгих закрытых платьях "конца девятнадцатого века"; гномы в сверкающих доспехах, шлемах и с разнообразным холодным оружием в богато инкрустированных ножнах; годарцы - своеобразная смесь лирийцев и инмарцев, натуральных тканей и кожи. Отдельно от прочих стояла кучка высших магов, среди которых Валя узнал пожилого гнома, вылечившего Диму в Белолесье, мага-учителя, до отвала накормившего их в своей загородной резиденции, и предателя-миротворца с окладистой бородой и бегающими глазками. Оставшихся двоих землянин не знал, хотя мужчина смутно напоминал кого-то знакомого, а женщина с надменным, грубоватым лицом, судя по характерному инмарскому костюму, была воительницей.
Валентин прислонился спиной к бархатному креслу, приготовленному для Хранительницы, задумчиво щёлкнул по правому колокольчику и стал вспоминать всё, что слышал о Совете во время суточного запоя с керонцами. "Высших магов в Лайфгарме восемь, и большинство я знаю. Итак, в наличии мы имеем: учителя, миротворца, целителя и воительницу. И путешественника Фиру, помоги ему Боже свернуть шею на лестнице! Наблюдатель и провидица, как я понимаю, сию церемонию не посетят. Ещё бы! Смерть их сына прихлопнул, что ж им на коронацию, или чёрт его знает, как тут это называется, смотреть? Остаётся… - Валя встрепенулся, поднял голову и оторопело уставился на Стасиного отца. - Вот это да! Явился на безумную дочь полюбоваться? Мило! И почему я его не узнаю? Словно… Что-то я такое в книжках читал. Ага, магия отвода глаз называется. Не хочешь, чтобы лайфгармцы знали, что ты жив-здоров? Что ж, понимаю, я тоже люблю быть серым кардиналом!" У Солнечного Друга скопилось множество претензий, которые он с удовольствием бы высказал Фёдору-Михею не только мысленно, но и в лицо, однако бичевание экспериментатора пришлось отложить. Взревели невидимые трубы, возвестив о начале церемонии, и в зал вступили король и королева Годара. Чёрные, парадные одежды Олефира отливали золотом, на тёмно-русых волосах сияла янтарная корона, на плечах покоилась длинная горностаевая мантия. Парчовое бело-золотое платье Алинор искрилось, точно снег под ярким солнцем, а прозрачная накидка из бледно-алого шифона, скреплённая золотой брошью с гербом Годара, напоминала лёгкую закатную дымку, предвестницу ветреного дня. Голову королевы венчал золотой венец, усыпанный рубинами.
За королевской четой, беспрестанно вертя головой, шагала принцесса Маргарет: Олефир счёл необходимым выставить сумасшедшую Хранительницу на всеобщее обозрение. Её нарядили в тёмно-зелёное шёлковое платье с высоким воротом и пышными рукавами, рыжие волосы уложили в сложную причёску и закрепили тяжёлой серебряной диадемой. Стася смотрела в зал, приоткрыв рот, и была счастлива пристальным вниманием толпы.
Олефир и Алинор взошли на возвышение, опустились на троны, и гости склонились перед ними в почтительном поклоне. "Ну уж нет! - с мстительной бравадой подумал шут и развалился перед креслом принцессы, как на диване. Подпёр голову кулаком и снизу вверх посмотрел на бывшую жену:
- Клёво здесь, правда?
- Ага, вот бы Дима посмотрел.
- Сейчас придёт и посмотрит.
Их голоса в абсолютной тишине были слышны в самых дальних уголках зала и вызвали взволнованные шепотки, шелестом листвы разнёсшиеся над толпой. Олефир нахмурился:
- Закрой рот, шут! Твоя работа начнётся на балу!
- Умолкаю, умолкаю, умолкаю, - тоненьким голоском проворковал Валентин и застыл с видом нахального кота, таки добравшегося до хозяйской сметаны.
Король с подозрением покосился на него и устремил взор на парадные двери, а Валентин торжествующе улыбнулся, празднуя маленькую победу над работодателем, но тут высокие бело-золотые створы отворились, явив лайфгармцам наследника годарского престола, и улыбка шута мгновенно исчезла. С пугающей, откровенной ясностью Олефир демонстрировал миру опасную сущность своего боевого мага. Обычная одежда некоронованного принца была словно вывернута наизнанку. Кроваво-красный плащ с чёрным подбоем, бордовые брюки, карминовые сапоги с тёмными отворотами. Казалось, маг только что искупался в крови, и лишь батистовая рубашка молочным пятном выделялась на фоне убийственного кровавого пожара. Тишину, вмиг охватившую зал, можно было сравнить с бессильным, потерянным безмолвием, что охватывает людей, которые первыми оказались на месте страшной, чудовищной катастрофы, когда глаза уже видят, а мозг ещё сопротивляется, не желая осознавать её страшные последствия…