ДУРАЦКИЙ СПОСОБ
Сборник рассказов и фельетонов
американских сатириков
Рисунки М. АБРАМОВА
© Издательство ЦК КПСС «Правда».
Библиотека Крокодила. 1985 г.
Подобно тому, как полицейский фоторобот складывает из отдельных черточек, подмеченных свидетелями, портрет преступника, так и из представленных в настоящем сборнике произведений американских сатириков складывается сама собой отталкивающая картина американского «образа жизни». Ценность предлагаемых читателю рассказов и фельетонов не только в их художественно-сатирических достоинствах, но и в том, что они буквально списаны очевидцами с натуры. Сатирический гротеск, применяемый порой авторами, не искажает реальность, а, наоборот, лишь резче высвечивает ее безобразные стороны.
Л. М. Фэллоу
СОБИРАТЕЛИ ПУГОВИЦ
Перевод Л. Биндеман
и В. Лимановской
Фрагменты из романа-памфлета американского писателя Л. М. Фэллоу «Оголтелые».
Ог Первый (герой романа), он же Большой Вождь и Главный Шаман страны Огленд, услышал призыв богов — спасать бледнолицых дикарей. Он сел в боевое каноэ и через триста солнц прибыл в Нью-Йорк.
Повествование ведется от лица Ога Первого.
Вообразите обычный день нью-йоркского клерка.
Утром его будит оглушительный треск будильника. Из-за духоты в дико натопленной комнате он не в силах разлепить веки. От сигарет и виски во рту у него такой вкус, словно он съел накануне старый башмак. Нутро как будто обожжено серной кислотой. Почти всю ночь ему мешал спать ребенок, а когда под утро удалось забыться, часы приказывают ему встать.
Он смотрит на свою жену. Что за колдовство, кто эта старая ведьма с ним рядом? В этот ранний час его грозная законная супруга выглядит отнюдь не столь блестяще, как та соблазнительная самка, которая совсем недавно сумела так возбудить его гормоны, что он ринулся очертя голову в расставленный для него капкан. Она встает и хмуро собирает ему завтрак, а он тем временем готовится к трудовому дню. Моется. Полощет горло. Скребет щеки острой бритвой. Напяливает на себя множество стесняющих движения одежд, башмаки, повязывает тугой ошейник. Теперь он готов начать свой день, как две капли воды похожий на остальные.
За завтраком он пьет какой-то сок из консервной банки. Делает колкое замечание супруге из-за подгоревших гренков. Как это она так постаралась? Следует обмен супружескими любезностями. Она закуривает длинную сигарету и презрительно пускает ему дым в лицо, а он глотает яичную слизь и запивает ее мутным кофе, впившись взглядом в часовую стрелку. Потом, нахлобучив шляпу, сует руки в рукава еще одной одежды и выбегает на улицу. Хватает на углу газету и, как крот, ныряет под землю.
С гулом приближается подземный поезд. Стоп. Толпы дикарей, как бараны, сбились в кучу. Двери вагонов раздвигаются. Ньюйоркцы, толкаясь, врываются в вагоны, наступают друг другу на ноги и ругаются. Перронный страж запихивает нашего героя в вагон коленом в зад, но тот и не собирается протестовать против такой грубости. Он мирится с унижением, какого не стал бы терпеть даже скот. Ежедневные путешествия в подземке и домашняя обстановка давно лишили его гордости. Поезд с грохотом несется в черном туннеле. Прижатый грудью и ягодицами к грудям и ягодицам других пассажиров, он качается, как пьяный, в такт движению поезда и развлекается чтением «новостей» в газете — про изнасилования, драки и убийства, про кандидатов на государственные посты, про войны и стихийные бедствия. Стихийные бедствия доставляют ему наибольшее удовольствие: они до некоторой степени мирят его с собственной несчастливой судьбой.
Потом он проталкивается к выходу и с силой пробивает себе дорогу в толпе таких же, как он, полузадушенных людей с помятыми боками и отдавленными мозолями. Наконец он выползает из-под земли, но перед ним — ни неба, ни деревьев. Лавируя среди людского муравейника, он добирается до высоченного небоскреба и втискивается в узкую коробочку, которая взметает его вверх. Громадные часы отстукивают на карточке, что он явился вовремя.
Под крышей небоскреба он проводит день вместе со многими другими дикарями. Листает бумаги, что-то чиркает на них, разговаривает с кем-то, кому-то невидимому что-то кричит в трубку. Проходит какое-то время, он глядит на часы и бежит поесть. Потом возвращается и делает те же движения, повторяет те же слова и жесты до вечера. Он очень старательный работник, примерный служака, но его не ценят. Один Ог знает, чем он занимается, хотя у них это считается мужским делом. Какой-то бизнес, вернее всего рекламный. Как это ни глупо, но многим дикарям нравится такая работа. Она заполняет время, а нет более несчастного существа, чем американский безработный.
Но вот стрелки показывают, что день окончен, и нью-йоркский дикарь спешит в бар. Ну и денек, жалуется он соседу по стойке. Сколько дел провернул, сколько бумаги исписал! Но зато какой прогресс, какие грандиозные цели! Дикарь осушает второй стакан, внезапно вспоминает о куче бумаг, ожидающей его завтра, и ему становится тошно. Еще стакан, двойную порцию! Под ложечкой сосет. Куда бы поехать — к любовнице? Не домой же, к своей мегере…
Его распирает от сознания собственной добродетельности: целый день трудился как вол, терпел всяческие унижения, так неужто он не заслужил себе право на отдых? Иначе откуда возьмутся силы, чтоб продолжать такую жизнь завтра, послезавтра и через месяц? Он требует еще двойную порцию виски, поворачивается к телевизору и начинает мечтать. Уехать из Нью-Йорка хоть ненадолго. Нет, навсегда! Добиться места своего шефа, который платит ему гроши и не понимает его. Отомстить всем, кто попирает его и не желает признавать. Выиграть кучу денег. Зажить на широкую ногу, вот так, как сулит проклятая реклама, которую он сам же и сочиняет за письменным столом под крышей небоскреба…
Это лишь набросок, эскиз к портрету нью-йоркского дикаря. Чтоб рассказать о нем подробно, нужно много книг, целые фолианты. Кстати, они написаны. Но еще никто и никогда не объяснил, почему он такой.
Наш герой виновато поглядывает на часы. Перекусить, пожалуй, а после съездить в Центральный парк, послушать модного проповедника Ога, о котором ходит столько разговоров.
И вот он является на мой спектакль. Его микроскопический мозг заинтригован, пленен и восхищен. Ура! Наконец-то нашелся человек, который интересуется его душой. Важный, как Ог, и наверняка премудрый, если его так ценят. Итак, дикарь обретает религию. Он нашел истину. Другие тоже в меня поверили, а он всегда делает то, что другие. Он бросает свои полдоллара в тарелку для сбора пожертвований, и ему записывают отпущение грехов.
Наконец он избавился от мучительного чувства неполноценности, обрел самоуважение. Он пьян своей свободой, он как бы заново родился. По этому поводу он идет в бар, выпивает два стакана крепкого виски, звонит по телефону своей милашке и уславливается с ней отпраздновать спасение души.
Я довольно скоро понял, какое огромное значение придают дикари-американцы цвету кожи. Эти отсталые, суеверные люди отдают предпочтение белой коже перед черной, коричневой, красной и желтой. Кому бы пришло в голову посадить в саду одни лишь белые цветы — даже лилии; как это было бы скучно, пресно, безжизненно! Но дикари полагают, что их дряблая белая кожа лучше любой другой, поэтому они тщательно изолируют себя от цветных. Их законы, их боги говорят, что все люди равны, но двуличие — вторая натура американцев, и они каждый день нарушают свои законы и божьи заповеди. Себя они считают небожителями. Все к их услугам, все для их удовольствия — хорошая еда, вина, красивая одежда, удобные дома, церковные клубы, все технические новшества. Цветным же, по милости белых небожителей, остаются лишь отбросы, которые они тоже должны заслужить тяжким трудом.