— Я никогда не убивал королей, — промолвил Эдмунд. — Как считаешь, я прославлюсь?
— Твои герцогини тебя милостями не осыплют, если ты убьешь их отца, — сказал я.
— А, эти… Как и стража, обе вполне мертвы, я боюсь. На военном совете перед битвой изучали карты, выпили вина — и обе рухнули с пеной у рта. Жалко.
— Стража-то не мертва. Их просто опоили. Придут в себя через день-другой.
Он опустил арбалет.
— Так и госпожи мои лишь спят?
— О нет, вот они-то как раз вполне мертвы. Я дал каждой по два пузырька — в одном настой целебных трав[330], в другом вода. Всю снотворную отраву Кутырь извела на стражу, поэтому на несмертельную замену пошел бренди. Если бы кто-то из сестер решил явить к визави милосердие, по крайней мере одна осталась бы жива. Но, как ты сам выразился, жалко.
— Отлично ты все разыграл, дурак. Но я все равно должен броситься к ногам королевы Корделии и просить у нее пощады — пусть знает, что в этот кошмарный сговор меня вовлекли супротив моей воли. Может, удастся сохранить титул и земли Глостеров.
— Мои дочери? Мертвы? — сообразил вдруг Лир.
— Ох, закрой хлебало, старик, — сказал Эдмунд.
— Они годные были, — печально вымолвил Харчок.
— А если Корделия узнает, что ты на самом деле натворил? — осведомился я.
— Что и подводит нас к нынешней кульминации, нет? Ты уже не сможешь рассказать Корделии, что произошло.
— Корделия, единственная верная мне дочь! — взвыл Лир.
— Да заткнись же ты на хуй! — рявкнул Эдмунд. Снова поднял арбалет и прицелился сквозь прутья решетки в Лира. Но вдруг отступил на шаг и, похоже, сбил себе прицел — из груди его с глухим стуком вдруг пророс мой метальный кинжал.
Эдмунд опустил арбалет и посмотрел на рукоять.
— Ты же сказал — сюрприз копейщика.
— Сюрприз, — ответил я.
— Ублюдок! — рыкнул ублюдок. Вновь изготовил арбалет для стрельбы, нацелив его уже на меня, но второй кинжал я отправил ему в правый глаз. Тетива сделала «памм», и тяжелая стрела с треском отрикошетила от потолка, а Эдмунд крутнулся на месте и рухнул на груду стражи.
— Шибенски, — выдохнул Харчок.
— Тебя вознаградят, шут, — молвил Лир. Голос его был хрипл от крови. Король закашлялся.
— Ничего не надо, Лир, — ответил я. — Ничего.
И тут в темнице раздался женский голос:
Призрак. Она стояла над телом Эдмунда за решеткой, несколько более эфемерная и менее телесная, чем в последний раз. Склонившись, оглядела мертвого ублюдка, затем подняла голову и ухмыльнулась. Харчок захныкал и попробовал спрятать голову за седой гривой Лира.
А король старательно отмахивался от нее, но призрак проплыл сквозь решетку и утвердился перед королевским носом.
— Ай-я-яй, Лир, папу своего замуровал, а? Не стыдно?
— Не мучь. Оставь в покое, дух, меня[331].
— И маму своей дочки замуровал, ай-я-яй, — не унимался призрак.
— Она была мне неверна! — вскричал старик.
— Неправда, — сказал призрак. — Верна.
Тут я сел на каменные плиты пола. В голове у меня воцарилась необычайная легкость. От убийства Эдмунда и так подташнивало, но это…
— Затворница в Песьих Муськах была твоей королевой? — спросил я. Мой собственный голос звучал в ушах где-то очень далеко.
— Она была колдунья, — ответил Лир. — И путалась с моим братом. Я ее не убивал. Я бы не смог этого вынести. Я заключил ее в йоркширский монастырь.
— Когда ее замуровали, ты, считай, убил ее! — закричал я.
Лир отпрянул, ведь я сказал правду.
— Она была неверна, она и там спуталась с местным мальчишкой. Я не мог вынести, что она с другим.
— И ты приказал, чтобы ее замуровали живьем.
— Да! Да! А мальчишку повесили. Да!
— Гнусное чудовище!
— И сына мне она к тому ж не подарила. А я хотел сына.
— Она подарила тебе Корделию, твою любимицу.
— И она была тебе верна, — сказал призрак. — Пока ты не изгнал ее.
— Нет! — Старый король опять попытался разогнать призрака руками: — Ты — дух, я знаю. Когда ты умерла?[332]
— Еще как верна. Да и сын у тебя был. Уж много лет, как есть.
— Не было у меня сына.
— Еще одну сельскую девчонку взял силой — у другого поля боя, на сей раз в Иберии.
— Ублюдок? У меня есть побочный отпрыск?
Я заметил, как в холодных ястребиных глазах Лира засветилась надежда, и мне захотелось выбить ее оттуда — как Регана лишила зрения Глостера. Я вытянул из ножен последний кинжал.