Они встретились в мае, когда распускалась сирень, а солнце делалось ярким и жгучим. Для Васятки май был просто словом в календаре, цифрой, пятым месяцем года, временем, когда вместо джинсовки можно надеть футболку, но даже в ней становится жарко ближе к полудню. Май был закручен, заверчен, загружен подготовкой к зачетам, курсовыми, контрольными, рефератами, он был расписан почти поминутно, и каждый год проносился мимо – неузнанный, незамеченный, растраченный на все, кроме жизни.
Мать сказала ему: чтобы стать человеком, надо учиться. Ей было сложно работать, воспитывать и снова работать, и чтобы помочь ей, Васятка хотел быть человеком насколько это возможно. Отрадно было видеть, как измученное мамино лицо становится светлым, а всего-то и нужно для этого – быть лучшим. Поэтому, пока его сверстники бегали во дворе – он корпел над тетрадками.
«Потом набегаешься, нагуляешься еще, – повторяла мать, – успеется». Васятка продолжил сидеть за столом, согнувшись под лампой с фиолетовым ободком, пока кто-то, не он, бегал на школьные вечера, пока мальчики и девочки искали друг в друге новое, теплое и пропадали до позднего вечера.
Неожиданно грянул выпускной. Класс Васятки праздновал в школьной столовой, столы были сдвинуты и накрыты. Стояло шампанское как символ взрослости, вседозволенности, но оно быстро кончилось – стали пить водку, и никто не знал откуда она взялась, взрослые не задают дурацких вопросов. Гремела музыка, кружились лица – чужие, чуждые, и, пожалуй, его впервые осенило, что для них он точно такой же чужак. Это было странное чувство. Васятка не заметил, как они повзрослели, как из ребят, что звали его во двор, выросли в других, незнакомых людей.
В ту ночь он напился впервые в жизни. Утром, когда его одноклассники, протрезвевшие и уставшие, встречали рассветом новую жизнь, он встречал ее совсем по-другому.
В комнате горела настольная лампа, та самая, с фиолетовым ободком, и было тошно и тускло от ее желтого света и боли.
Мать сидела за письменным столом, она не повернулась, когда Васятка пошевелился и застонал, только втянула голову в плечи. Он скатился с кровати и, согнувшись, добрался до туалета. Было стыдно и горько. Лучший аттестат школы корчился на кафельном полу и не чувствовал себя человеком. Что-то было забыто, упущено, сделано не тогда и не так.
В комнату Васятка вернулся уже обновленным. Он поклялся себе, что больше никогда не напьется. А потом он поклялся матери.
– Прости меня, – сказал он.
– И ты меня, – сказала она.
Они сидели, обнявшись, глядя в окно, где небо пламенело новым взрослым рассветом.
Жизнь стала прежней, пошла своим чередом. Васятка старался для этого изо всех сил: поступил в институт, с первого дня схватил учебу за горло и больше не отпускал, избрался старостой, вступил в профсоюз. Пока его однокурсники прогуливали, мучились на парах похмельем, ездили на концерты и внезапно женились, он получал повышенную стипендию, грамоты, путевки в санатории, гранты. Ему прочили хорошую работу и зарплату, достойное место для настоящего человека. Оставалось совсем немного до того, чтобы им стать, чтобы кокон раскрылся, распался, и Васятка выпорхнул в мир каким-нибудь замдиректора отделения важного банка. Василием Степанычем с золоченой табличкой с именем на двери. Чтобы мама им наконец-то гордилась.
А потом случилась она, Ася. Она сидела на скамейке в институтском дворе, роняя слезы на белую блузку. И тогда в мир внезапно ворвались солнце, сирень и май.
«Живу, – мысленно закричал человек. Настоящий. – Я живу!»
Васятка подошел к ней смело и прямо, не подойти было преступно, все равно что погибнуть, все равно что убить.
Она сидела, сгорбившись, сжавшись в комок, встрепанная, то рыдала – звучно, в голос, то затихала и только всхлипывала, подергивая плечами.
– Не стоит, – сказал Васятка.
Она не обратила внимания. Сидела, уткнувшись в ладони, спрятавшись в них, маленький напуганный вороненок. – Ничто не стоит, чтобы так себя истязать, даже самое важное.
– Откуда вы знаете цену? – не повернувшись, чтоб посмотреть, кто с ней заговорил, спросила она. – С чего вы решили, будто вправе судить, что стоит, а что не стоит?
– Ничто не стоит, – повторил Васятка. – Откуда-то я это знаю.
Она тяжело вздохнула, сгорбилась еще больше и продолжила плакать, а он продолжил сидеть с ней рядом, потому что не знал, что обычно говорят красивым плачущим девушкам.