Однако и после этого мы продолжали молчать. Хотя каждый из нас уже понимал, что это разговор обреченных. Силы были неравные, и рано или поздно все равно бы пришлось говорить.
Наконец, Клим предпринял дипломатический ход:
— Виктор Владимирович, можно нам с ребятами посоветоваться?
— Ни в коем случае! — отрезал Ника. — Думаете, мы дураки, чтобы позволить вам сговориться.
У Круглого сделалась металлическая физиономия, и он очень тихо, но твердо изрек:
— Во-первых, Николай Иванович, я не у вас спрашивал. А во-вторых, не хотите, не надо. Тогда будем молчать.
— Черт с вами, — устало махнул рукой Макарка В.В. По-моему, мы со вчерашнего дня уже у него в печенках сидели. — Даю вам десять минут. Можете выйти в канцелярию. Там все равно никого нет.
«Молодец Клим, — пронеслось у меня в голове. — Добился своего».
Мы вышли.
— Ну, давайте решать, что будем говорить, — скороговоркой начал Клим.
— Ничего, — отрезал я.
— Совсем ничего нельзя, — придерживался иного мнения Будка. — Что-то все-таки надо.
— А по-моему, лучше уж все, — заявила Зойка.
— Я тоже так считаю, — поддержала ее Агата. — Если начнем врать или недоговаривать, то совсем запутаемся, и нам вообще никто не поверит.
— Все рассказывать? — возмутился я.
— Вообще-то можно было бы и не все, — отозвался Клим. — Но у нас времени нет договариваться. Не успеем.
— Мальчики, — захныкала Зойка. — Мне страшно. Я уже больше так не могу. Мне этот кошмарный мужик везде чудится. Даже на улицу лишний раз боюсь выходить. А сейчас расскажем, и все проблемы разом решатся.
— Значит, абсолютно все рассказывать? — никак не укладывалось такое в моей голове. — И про пятьдесят баксов?
— И про них, — кивнул Клим. — Врубись, в этой истории одно вытекает из другого. Ничего не выкинешь.
Я на секунду задумался. Собственно, мне-то что? Доллары я уже без остатка потратил. Значит, не отберут. А мужик этот мне самому сильно действовал на нервы. Сколько можно так жить? И я согласился:
— Ладно. Пошли.
Наша история произвела совершенно неизгладимое впечатление как на родителей, так и на завуча с директором. А Горбанюк вообще все время тихо бормотал себе под нос: «Вот ешкин кот». Значит, тоже впечатлился.
Правда, Ника вроде как сначала нам не поверил. Однако я выложил на директорский стол неопровержимые доказательства в виде фотографий мужика. Это завуча убедило. Потом наши предки долго вопили наперебой: мол, почему мы сразу им все откровенно не рассказали? Почему мы так им не доверяем и все от них скрываем? И, наконец, как мы не понимаем, что если бы сегодня, по счастливому стечению обстоятельств, все не вскрылось, эта история могла бы иметь для нас самые печальные последствия.
Тут в дело вступила Адаскина. Она закатила настоящую истерику, и все переключились на нее. Ника с родителями прыгали вокруг, а Макарка В.В. поил Зойку личным валокордином. Хоть раз в жизни от Адаскиной была какая-то польза.
Когда Зойка наконец перестала фонтанировать, родители насели на Макарку В.В. и потребовали, чтобы он вызвал милицию. Директор с изможденным видом начал звонить начальнику нашего отделения.
Объясняться Макарке пришлось очень долго. В результате через некоторое время после того, как он положил трубку, на пороге кабинета возник какой-то невыразительный хмырь в штатском. Назвавшись старшим лейтенантом Кнедликовым и предъявив в доказательство удостоверение, он потребовал, чтобы мы рассказали все по новой. «Сначала и до конца, по возможности, не упуская деталей».
Он внимательно выслушал нас, изучил фотографии и обратился к Будке:
— Значит, пацан, говоришь, тебя этот мужик не знает?
— Не-а, — подтвердил Будка. — Я вообще, когда все у них вышло, еще под Саратовом находился. В снегах.
— Неважно, — перебил старший лейтенант Кнедликов. — Главное, что ты не интересуешь подозреваемого. Пошли. Выйдем к воротам. Если он еще там, опознаешь.
Они удалились. А нам велели сидеть в кабинете директора и дожидаться результатов. У лейтенанта могли возникнуть новые вопросы.
Минут двадцать спустя в кабинет ворвался Будка.
— Поймали! — грянул с порога он. — Уже в наручниках. Ща допрашивать будут.
— Где? — опрокидывая стулья, повскакивали с мест мы.
— У Ники в кабинете, — пояснил Будка. — Только пока не ходите. Все равно не пустят. Лейтенант сказал: «Вызову после».
У Зойки затряслись губы.
— Это что же? Нам опознавать его придется? Я боюсь.
— Ну, Адаскина, надоела ты мне до черта! — не выдержал я. — Вбей в свою идиотскую башку: тебе никого опознавать не придется. Ты ведь этого мужика ни разу не видела.